Да, Смерть!.. - [12]

15 ноября 1995-го года»

Четверг, 27 марта 2003 года, 01:53

25-е же. Я еду к A. Я обещал к ней приехать. Нам предстоит поход в ЖЭК. Это в нашем же подъезде на первом этаже. Дело в том, что квартира 37 на 10-м является нашей с A совместной собственностью в равных долях, как принято говорить на языке юристов.

Это ничего не означает. В том плане, что всё это останется с A + наша рыжая кошка…

Когда я стоял в прошлый понедельник на улице Красная Пресня и беседовал по мобильному с LL, она сказала мне: «Там у тебя была рыжая кошка…»

Я, конечно, не то, чтоб, прямо вздохнул глубоко (не дождётесь!), но про себя подумал: «Умеет же человек вовремя ухватить самую суть!» И ещё подумал, что мне очень нравится её голос и практически почувствовал её тело: где-то в районе талии, точнее там, где талия переходит у женщин в бёдра…

(Про 25-е же, продолжу завтра, в реальном 27-ом, потому что ещё много чего написано, как и про 26-е, но только в блокноте, купленном по цене 11 рублей, что соответствует 2-йке. Опять всё в земле находился, в метро путешествовал, но не сказать, чтоб бесцельно.)

Вторник, 1 апреля 2003 года, 15:33

НА САМОМ ДЕЛЕ Я НЕ ПРОПАЛ. ЭТО НЕ В КАЧЕСТВЕ ПЕРВОАПРЕЛЬСКОЙ ШУТКИ. УВИДИМСЯ НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ. БУДУ РАД.

Четверг, 10 апреля 2003 года, 02:59

Господи, ну что ж ты следы-то так свои путаешь?!

А от меня требуешь, требуешь. Можно сделать вид, что не требуешь, как и от остальных (кроме некоторых), но ведь Ты ж требуешь, требуешь всё, а следы всё путаешь и путаешь…

От кого убегаешь?..

Часть вторая «6 + 1 = 7», которую рекомендуется читать после третьей

«…Случилось так, что господин Таканобу послал Иэсада убить Акифуса. И вот однажды, когда Акифуса сидел на веранде, а Ингадзаэмон мыл ему ноги, Иэсада подскочил к Акифусу сзади и отрубил ему голову. Не успела его голова упасть, Акифуса выхватил свой короткий меч и повернулся, чтобы нанести ответный удар, но при этом случайно отрубил голову Ингадзаэмону. Обе головы вместе упали в таз для мытья ног. Затем голова Акифуса поднялась среди собравшихся. Это произошло потому, что Акифуса владел какими-то магическими знаниями».

Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ».

1

Кроме прочего, данную ситуацию написания можно рассмотреть и как попытку (почему нет?) ответа на вопрос, кто истинный репортёр, а кто — по долгу службы. Тут важно не забывать учитывать такую штуку, что работа как необходимость изо дня в день делать что-то такое — это не труд, собственно, а, как и любая необходимость, рефлекторный акт и более ничего. Скажите на милость, ну можно ли всерьёз называть Трудом труд крестьянский, когда не посеешь, не пожнёшь, а коли не пожнёшь, так и сдохнешь безо всяких повыскидок?! Нет, отвечаю я, нельзя. Никак невозможно.

Другое дело, труд самостийного репортёра. Труд, бессмысленный как с точки зрения «реальной» необходимости, так и с любых других точек чужого зрения; зрения людей, которые никогда не будут мной, а многие из них, чуждых, даже никогда не захотят и попробовать. Вот и вся разница. Я ошибался в нас, Господи. Главная ошибка моя состояла в том, что я позволил себе некоторое время писать так, как обыкновенно у нас пишут писатели: придумал — продумал — воплотил. Вот эта схема, которая работает у кого угодно, только не у меня. Всегда ранее, вплоть до романа «Я», писал я в соавторстве с Тобой, никогда не зная и не подозревая дажее (не опечатка! (прим. гур.)), чем закончится предложение, ну, хотя бы вот следующее. И били гадов мы с тобой, Господи, не спрашивая разрешенья у них.

Потом решил играть в нормального Человека: семья там; жена любимая, ласковая; квартира своя, а не мамина и не жены, а в равных с нею долях; да планирование с поглавным планом во голове. Стоит ли теперь удивляться, что нет более ни семьи, ни работы, и чуть меньше недели назад такой пизды получил, что думал уж, сдохну. Никогда, мол, блядь, глазки мои не увидят уж боле весеннего солнышка.

А всё почему? Зачем пишу, не имея сказать, ибо всё растерял, когда били случайные, как и большинство населения, люди по голове ногами, обутыми в ботинки неизменно лучшего качества, чем мои? Пишу затем, что не сдаюсь. Не знаю, гневаю ль я тебя, как мне это свойственно, или радую, что свойственно мне же в не меньшей мере, но… Опять хуярим с Тобой, не зная ничего ни о чём, как и Ты в оное время, когда наш мир от не хуя и как не хуй же делать создал. Я люблю Тебя…

В одном можешь быть уверен, когда наконец убьют меня или сам от усталости сдохну слишком человеческой смертью, никакая Ира-Лисева, никакая A, никакая (даже) Луна Любимая не то чтоб не пронесётся в сознании, но последним будет моё очередное, такую оскомину ещё набьющую, так затрахавшее тебя, Господи, признание моё в любви вечной к тебе. Никого у меня больше нет, кроме тебя. Я у некоторых есть, а у меня нет никого, кроме тебя. Потому что я мужчина, Господи. Прав ты в этом. Я твой сын, как и многие другие, кто это поймёт, но таких ныне мало. У меня есть ты, а у моей женщины — я. Она церковь, но Ты — Господь.

Я тут подумал, что кому-нибудь после этих строк невыразимо может стать скучно, ну так мне-то что с того, мил-человек? Сегодня скучно, а завтра этот файл откроется самопроизвольно (с твоей точки зрения, самопроизвольно, разумеется), и не в том даже дело, что я испытаю чувство глубокого удовлетворения от подтверждения своей правоты, а в том, что это будет значит, что Господь победил и в тебе. На самом-то деле, он победил уже тогда, когда ты родился. Твоё рождение и было его самодоказательством и триумфом, но вот беда: Господь это знает и понимает, а ты пока чего-то вот нет. Да и ладно. С дикарями возможно некоторое время и в этику с эстетикою играть, ежоль позволяет процессор…