Да сгинет день... - [78]

— Так что, исходя из средних норм, вы считаете, что покойный находился в нетрезвом состоянии?

— Мм... пожалуй.

— А был ли алкоголь у него в желудке?

— Да, но это доказывает лишь то, что он пил вино, и вовсе не значит, что он находился в нетрезвом состоянии.

— Конечно, но ведь вы пришли к такому заключению на основании исследования мозгового вещества покойного?

— Да.

— Итак, пятнадцать сотых грана алкоголя, — начал Блер, приступая к допросу свидетеля, — норма, являющаяся, если можно так выразиться, рубежом трезвости, не так ли? Из этого я заключаю, что если бы содержание алкоголя было меньше, вы не могли бы признать покойного нетрезвым?

— Да, человек считается нетрезвым, если содержание алкоголя в его мозгу составляет от пятнадцати сотых грана и больше.

— Так что, если это пятнадцать сотых грана, то еще можно сомневаться, был человек нетрезв или нет?

— Нет, я сказал бы в таком случае, что он нетрезв — если, конечно, речь идет о среднем человеке.

— А если речь идет о человеке, привыкшем пить?

— Мистер Блер, — прервал его судья, — у вас есть доказательства, что покойный любил выпить?

— Нет, милорд.

— Тогда почему же вы так ставите вопрос?

— Прошу прощения, милорд.

Блер заметил, что, согласно некоторым медицинским авторитетам, пятнадцать сотых грана алкоголя — количество слишком незначительное, чтобы можно было считать человека нетрезвым, но Тэрнер тут же возразил, что, поскольку обвинение пригласило доктора Бернета в качестве своего эксперта, оно обязано считаться с его мнением.

Следующий свидетель, сержант Клопперс, рассказал суду, как его вызвали к обвиняемому на квартиру, в каком состоянии он нашел ее, а также описал стоявшую в ней мебель. Он неоднократно ссылался при этом на план, представленный на рассмотрение суда, а также на фотографии.

— Не привлек ли в квартире какой-нибудь предмет или предметы ваше особое внимание? — спросил Блер.

— Да. Мы с констеблем Бринком обнаружили в пепельнице окурки сигарет со следами губной помады.

Он опознал пепельницу вместе с ее содержимым. Пепельница затем была передана присяжным, которые внимательно осмотрели окурки и принялись перешептываться.

— Вы указали на это обвиняемому?

— Это сделал констебль Бринк. Он сказал, что у обвиняемого, повидимому, была в гостях какая-то женщина.

— А что сказал на это обвиняемый?

— Он сказал, что находился один в квартире, а молодая особа — его приятельница — была у него до обеда, часов около шести. Тут я подошел к столу. На нем стояли две чашки с блюдцами — в каждой было немного чаю. Вот они, эти чашки. — Он взял их и показал суду. — Кроме них, на столе было несколько тарелок, открытая коробка консервов и несколько кусков хлеба. Я спросил мистера Гранта, кто пил и ел с ним — все та же молодая особа?

— Ну, и что он ответил?

— Он сказал, что да. Сначала он сказал, что после того как ушла его приятельница, он не дотрагивался до чашек. Но когда я потрогал фаянсовый чайник, он оказался теплым. Вот этот самый чайник там был. — Чайник передали присяжным. — Я сказал констеблю Бринку, чтобы он, в свою очередь, попробовал чайник, и он тоже нашел его теплым. Я я предложил обвиняемому дотронуться до него. Он дотронулся. Я попросил его объяснить, почему чайник теплый. Он медлил, точно не зная, что говорить. Потом сказал: «Эта история до того меня расстроила, что я совсем забыл. Как раз перед этим я разогрел себе чай, но к другой чашке не прикасался с обеда». Он сказал это после того, как я предложил ему дотронуться до чайника. Но прежде, уже зная, что чайник теплый, я весьма недвусмысленно спросил его, действительно ли чайником никто не пользовался со времени обеда. И он утвердительно кивнул. Только после того, как обвиняемый убедился в том, что чайник теплый, или вернее, в том, что он не может этого отрицать, он сообщил, что пил из него чай уже после обеда.

Теперь настала очередь Блера понимающе взглянуть на присяжных.

Проведя рукой по лицу и окинув взглядом зал, он сжал губы в тонкую, многозначительную усмешку. Несколько присяжных склонились друг к другу, шопотом обмениваясь мнениями.

Энтони стал искать глазами Джин, желая узнать, какое это произвело на нее впечатление. Хотя она сидела довольно далеко, он отчетливо увидел, как побелели суставы ее пальцев, судорожно сжавших откидную доску на спинке стоявшей перед нею скамьи. Энтони был настолько поглощен желанием узнать, как она это восприняла, что даже не слышал трубоподобного гласа пристава, рявкнувшего, перекрывая поднявшийся было гул: «К порядку в суде!»

— Назвал ли обвиняемый имя приятельницы, которая была у него до обеда?

— Мы просили его сообщить ее имя, но он отказался.

— К порядку в суде! — снова крикнул пристав.

На мгновение глаза Джин встретились с глазами Энтони. В них был испуг. Быть может, он просто лжет, — казалось, спрашивали они. Или в его жизни на самом деле была какая-то девушка, как она и подозревала? Джин еще сильнее сжала пальцы, опустила глаза и отвернулась.

Энтони понял, что всех этих сомнений не было бы, не имей он глупости сказать полиции, что не притрагивался к чайнику и чашкам со времени обеда. Как он сейчас жалел, что не догадался сказать сержанту и констеблю до того, как они пощупали чайник, что только что пил чай. Но в ту минуту ему и в голову не пришло, что чайник может быть еще теплым. Да и кто в такую минуту стал бы думать об этом? Глупейший промах с его стороны.