Да сгинет день... - [68]

— Это было бы лжесвидетельством.

— Подумаешь! Какие могут быть разговоры о лжесвидетельстве, когда надо опровергнуть ложь? Неправильно устроены все эти законы. Суд не должен принимать во внимание такие заявления, как вот это, которое сделал Босмен. К тому же окурки сигарет, которые забрала полиция, мои. И это я была у тебя. Правда, до происшествия, но все-таки была, так что мы солгали бы только относительно сроков.

— Я ни за что не позволю тебе сказать, что ты была у меня. — Он провел рукой по лбу. А если б даже и позволил, они так запутали бы тебя своими уточнениями насчет времени, что ты никогда бы из этого не вылезла.

— Но разве нельзя было бы посвятить в это дело тех, кто был со мной? Возможно...

Он задумчиво покачал головой.

— Из этого ничего бы не вышло, Рэн. Очень многие, должно быть, видели тебя там среди танцующих. Да и вообще ты, по-моему, не способна лгать. Ты человек слишком честный, и каждому было бы ясно, что ты говоришь неправду. Да я не позволю тебе даже прийти в суд и сказать, что ты была у меня до обеда. Разве можно, чтобы твое имя было замешано в этом проклятом деле? Ведь твой ревнивый муж в таком случае ни за что не даст тебе развода.

— Почему? Даже если я только скажу, что была днем у тебя и что это мои окурки лежали у тебя в пепельнице?

— Да потому, что нас станут спрашивать о наших отношениях вообще. Тебе начнут задавать вопросы о том, кто твой муж и тому подобное. В газетах будет обо всем этом написано. Нет, Рэн. Что бы ни случилось, я не допущу, чтобы твое имя фигурировало в процессе.

Он обнял ее за плечи; взгляд его скользнул по стене, где висел ее рисунок — фокстерьер, белый с черным; язык у собаки висел, уши стояли торчком, а глаза были такие живые.

— Не волнуйся, родная. В конце концов, все еще может обойтись. Генеральный прокурор ведь может признать улики недостаточными и отменить процесс.

— Ох, будем надеяться! — горячо воскликнула она.

— Мне пора. — Энтони поднялся. — Я еще должен зайти к Хартли. Одному богу известно, как я им все это расскажу.

Она встала перед ним.

— Я не согласна с тобой, что меня не стоит вмешивать в это дело. Я хочу, чтобы ты знал, Энтони: какие бы ни были у тебя неприятности, я буду на твоей стороне. Да и после — что бы с тобой ни случилось.

Он внимательно посмотрел на нее. Да, подумал он, сейчас она будет с ним. Но что будет потом, когда она узнает?

XLVII

По дороге в Кенилуорс Энтони снова и снова перебирал в уме все то, что с ним случилось, и старался подготовиться к предстоящему испытанию. Он знал, что Босмен не слишком нравился Джин, знал и то, как холодно и трезво смотрит она на жизнь. Но все-таки бедняга не был ей совсем безразличен, и с его смертью умирала какая-то частица ее.

Под мерное гудение мотора, нарушавшее утреннюю тишину, Энтони думал о матери и отце, которых уже нет в живых... Вот и Генри Босмен — еще совсем недавно он ходил, дышал и любил, а теперь отправился туда же, и сколько миллиардов других людей ушло точно так... Неужели никто никогда не разгадает тайну смерти?

Энтони встряхнулся. Не время сейчас философствовать — надо набраться мужества, надо здраво посмотреть в глаза жизни.

Через какие же трудности он должен перешагнуть? Во-первых, ему предстояло сообщить Джин и ее родным неприятную весть о случившемся. Затем надо заранее ознакомить их с заявлением Босмена. Чем он объяснит Джин свое нежелание пустить Босмена за портьеры? Но ведь вовсе не обязательно, что против него будет возбуждено дело. Улики могут быть сочтены недостаточными. А посему он решил пока отложить объяснение некоторых моментов.

В саду Эвонд-Раста Энтони, к своему немалому облегчению, увидел мистера Хартли, который гулял в одиночестве. Заметив Энтони, Хартли несколько удивился.

— Это хорошо, что вы так рано встаете в воскресенье, Энтони. А я думал, что молодые люди используют воскресные утра, чтобы прийти в себя после кутежей, — рассмеялся он. Но почему это у вас такой вид? Что-нибудь случилось?

Его приветливое обращение совсем обезоружило Энтони.

— Мистер Хартли, я хочу... — Он помолчал, собираясь с силами. — Я должен сообщить вам печальную весть, ужасную весть.

Эти слова, да и самый тон, каким они были сказаны, повергли Хартли в такое изумление, что он невольно широко раскрыл глаза.

— Что случилось, мой мальчик? — спросил он, и лицо его сразу стало серьезным.

Они сели на скамью под трельяжем, увитым ползучими розами, и Энтони, стараясь ничем себя не выдать, повторил все так, как рассказал полиции.

— Боже милостивый! — пролепетал мистер Хартли, услышав о том, что произошло с Генри Босменом. Он вытащил платок и вытер вспотевший лоб. Челюсть у него отвисла.

А Энтони тем временем возможно спокойнее пересказал ему в основных чертах заявление Босмена.

— Что? — вскричал мистер Хартли и вскочил на ноги.

Горе было забыто, он так и кипел от возмущения. На лице его читалось недоверие.

— Джин! Чтобы имя моей Джин было замешано в таком деле! Нет, этому нельзя дать ход. Прекратить. Прекратить немедленно! Что будет, если начнется следствие? Не позволю! Не допущу!

— Мистер Хартли, не горячитесь так, пожалуйста, — принялся уговаривать его Энтони.