Да сгинет день... - [61]

— Налить еще чаю? — предложил он. — Чайник почти полон. — Слова, казалось, сами собой слетали с его губ, скрывая сумятицу его мыслей.

— Полчашки, пожалуйста. Хватит. Ну, а теперь твой черед рассказывать о себе.

— Хорошо. Но прежде скажи мне, чем ты еще увлекаешься?

— Только музыкой, своей скрипкой.

— Ты попрежнему любишь играть на скрипке?

— О да! Я каждый день играю. Быть может, когда-нибудь я смогу выступить солистом на концерте большого симфонического оркестра — только для не-европейца в нашей стране на это очень мало надежды.

— Кто же твои любимые композиторы?

— Моцарт и Бетховен. У меня много пластинок с их произведениями. У меня есть все фортепьянные концерты Бетховена, за исключением третьего, а также его концерт для скрипки. В Порт-Элизабет среди цветных много музыкантов-любителей. — В голосе Стива послышалось оживление. — С год назад я создал музыкальный кружок из моих друзей. Нас десять человек в этом кружке, и я им руковожу. — Он даже рассмеялся от удовольствия.

— Прекрасно, — заметил Энтони, чтобы что-то сказать, но мысли его были далеко: он думал о матери, их матери.

— Ну вот, опять мы отвлеклись от разговора о тебе. Рассказывай, Энтони, как ты-то живешь?

— В общем сносно.

Он вкратце рассказал о событиях военных лет, о том, чего достиг в своей области, какое положение занимает в фирме.

Стив внимательно слушал.

— Хотелось бы мне знать, как-то живет наш маленький Стормхок? — заметил он, мечтательно устремив глаза вдаль.

— Я не получаю оттуда никаких вестей. А ты?

— Тоже нет. Помнишь те времена, а, Энтони? Бедная мама, как она, должно быть, страдала. — Наступило короткое молчание. — Ты еще не думал о женитьбе, Энтони? У тебя есть любимая девушка или что-нибудь в этом роде?

Энтони хотел было рассказать ему о Рэн и Джин, но потом передумал.

— Ну, что ты, я этими делами не занимаюсь, — рассмеялся он и, повернувшись, подошел к книжному шкафу. — У меня нет для этого времени. Слишком много работы. Ты видел всю мою квартиру? — спросил он, указывая на портьеры, отделявшие помещение, где он спал, от того, где они сейчас находились.

— Нет, не всю.

— Я говорю так, точно у меня тут дом со службами. — Энтони откинул портьеру. — Иди сюда, я покажу тебе вторую половину своих покоев — королевскую спальню.

Они прошли за портьеры. Стив тотчас подошел к широкому окну, выходившему на море.

— Днем у тебя отсюда, должно быть, прекрасный вид, — сказал он.

— Да и ночью тоже. Так красиво, когда луна выплывает над заливом. — Энтони внимательно посмотрел на Стива. — Ну, а ты? Были у тебя какие-нибудь увлечения?

— Я еще молод, ты же знаешь, — смущенно улыбнулся Стив.

— Это не ответ. А ну, выкладывай.

— Так уж и быть, скажу: у меня есть любимая девушка. Она на полгода моложе меня. Она — учительница в школе.

—Расскажи мне о ней, — попросил Энтони и тут же, решив ступить на запретную почву, добавил: — Она цветная, Стив? — Он даже удивился, что сумел так открыто и просто спросить об этом.

— Конечно! Неужели ты думаешь, я рискнул бы связаться с европейкой? К тому же ты знаешь, как я смотрю на такие вещи. Если бы даже я и мог, я никогда не стал бы выдавать себя за европейца. Не считай, что я осуждаю тебя...

— Хотелось бы мне знать, Стив, можешь ли ты не испытывать ко мне злобы?

Впервые за весь вечер он почувствовал, что они говорят свободно и откровенно, и у него стало легче на душе.

— Нет, я не думаю, что тебя следует осуждать. Так нас воспитали. И я не могу не посетовать за это на наших родителей, особенно на маму. Вся ее жизнь была сплошным стремлением бежать от действительности, скрыть нашу тайну — ради этого она отделяла меня от тебя, веря в то, что ты будешь жить, как белый. Я был все время своего рода семейным пугалом, и мне это давали чувствовать. А бедняга отец был человек бесхарактерный. Впрочем, я и его виню в том, что он определил нас в школу, в которой мы не могли не быть пасынками.

— Он, конечно, прежде всего старался угодить матери.

— Знаю, Энтони. Быть может, ни одного из них нельзя по-настоящему винить. Вообще говоря, я уже давно понял, что бессмысленно обижаться за это на кого бы то ни было. Вся жизнь мамы проходила под страхом предрассудков, которые раздирают южноафриканское общество без каких- либо логических или моральных оснований.

Стив наконец почувствовал себя как дома. Он растянулся на постели, закинув худые руки за голову. Глаза его задумчиво смотрели в потолок. Они утратили свою холодность и были теперь мягкими, как бархат.

— Должно быть, поздно, — заметил он. — Который сейчас час?

Энтони, сидевший на стуле у постели, посмотрел на часы. Было четверть второго. Стиву рано утром предстояло двинуться в путь. Мысль об его отъезде и о том, что пройдет много времени — быть может, даже несколько лет — до их следующей встречи, внезапно наполнила Энтони глубокой грустью.

— Еще только час, — сказал он‚ — побудь немного. Мои часы спешат. Я отвезу тебя обратно в город.

— Все равно мне скоро пора двигаться. Утром предстоит проделать большой путь.

Они смотрели друг на друга. Казалось, перед их глазами проходило все их прошлое и все будущее. Настоящее не имело сейчас значения.