Да сгинет день... - [60]

Стив поправил очки и глотнул воды, чтобы заглушить новый приступ кашля, а Энтони принялся расставлять на столе чашки и блюдца.

— Не дальше как сегодня мне рассказывали про одну восемнадцатилетнюю молодую женщину, которая по метрике числится европейкой, — продолжал Стив. — Ей не позволили выйти замуж за европейца, так как в брачном свидетельстве ее матери значится, что она — смешанной крови. А молодая особа-то — в положении.

— Но на вид эта женщина белая?

— Да, по-моему.

— В таком случае я ничего не понимаю. По закону о смешанных браках человек, который внешне ничем не отличается от европейца, так и считается европейцем, если не доказано обратное. Если же человек внешне явно не-европеец, то и выводы соответствующие. Кроме того, невзирая на внешность, брак все равно считается законным, если женщина может доказать, что она живет среди европейцев как европейка.

Стив усмехнулся.

— Ты, я вижу, специально изучал этот вопрос?

Энтони пристально посмотрел на него. Жестокое замечание, подумал он: оно как-то сразу перемещало разговор в личный план.

— Пришлось, чтобы давать советы клиентам.

— Только для этого?

На мгновение Энтони показалось, что он увидел в глазах Стива что-то бесконечно древнее, ведущее свое начало из тьмы веков, когда народ банту перекочевал из глубинных частей Африки на юг. Неужели Стив не понимает, что его вопрос ранит хуже нобкерри[8] или ассегаи[9]?

Но Энтони тут же устыдился собственных мыслей: как можно думать так о Стиве, словно они произошли не от одной матери.

Он взял еще сигарету и поднялся. Он редко курил так много — одну сигарету за другой.

Отвечать Стиву было нечего: Энтони вспомнил, с каким облегчением узнал он о том, что внешность и образ жизни играют в законе о смешанных браках решающую роль. В то же время он понимал, насколько важно именно сейчас, чтобы Стив не общался с ним, особенно если правительство всерьез надумало ввести эти удостоверения личности.

Краешком глаза Энтони наблюдал за Стивом: ему хотелось знать, заметил ли брат его смущение.

— Наконец-то вода вскипела, — сказал он, заваривая чай. — Боюсь, из меня вышла бы плохая хозяйка...

— Ты отлично справляешься, — сказал Стив. Он взял налитую ему чашку, и на короткое время воцарилось неловкое молчание; оба брата занялись едой, не произнося ни слова.

— Извини меня, Энтони, — промолвил, наконец, Стив, — я сказал, не подумав. — Голос его звучал мягко и дружелюбно. — Я не хотел обидеть тебя.

— Ладно, ладно, Стив. Мне кажется, я все понял.

— Я, пожалуй, не осуждаю тебя... за то, что ты выбрал такой образ жизни. Я, быть может, и сам поступил бы так же, если бы...

Голос его замер. Он обвел глазами комнату, и взгляд его остановился на фотографии, где был снят его брат вместе с другими солдатами на верблюдах у подножия пирамид.

Энтони вспомнил, как он ничего не ответил на просьбу брата прислать ему карточку.

XLIII

Энтони посмотрел на Стива. С точки зрения биологии, разница в цвете их кожи объяснялась лишь иным расположением генов; с точки же зрения социальной, она являла собой трагедию. Этим мог воспользоваться любой из его врагов — на политическом, общественном или служебном поприще — и уничтожить Энтони. Жизнь его была, конечно, приятнее и легче, чем у Стива, но он жил точно на вулкане, из которого в любую минуту могло начаться извержение, — стоило открыться его тайне.

Для Стива же такой опасности не существовало. Энтони заметил, как спокойно и уверенно держится брат, — как человек, у которого есть определенная цель в жизни. Кто же из них все-таки счастливее? Не лучше ли было бы для него не откалываться от своего народа?

Но последнее замечание Стива, хоть он и не докончил своей мысли, было ответом на вопросы, мучившие Энтони. Ето жизнь была сплошным стремлением скрыть, кто он‚ — при наличии белой кожи это было возможно. Для Стива же такой путь исключен. Любой человек, с которым встречался Энтони, неизменно принимал его за стопроцентного европейца — лишь анализ его генеалогического дерева мог доказать обратное, тогда как цвет кожи Стива сразу указывал на его происхождение. Для Стива не было выбора, не могло быть и речи о какой-либо тайне. Каким бы обаянием, талантом или умом он ни обладал, ничто не в силах было помочь ему.

Вот в этом-то, подумал Энтони, все и дело. У его темнокожего брата нет выбора.

Так разве он, Энтони, не прав, стараясь с наибольшей выгодой использовать свои преимущества и жить возможно более полной жизнью? Предположим, он объявил бы себя цветным, — чего бы только ему ни пришлось лишиться... Помимо остракизма со стороны общества, темнокожий человек, вроде Стива, терпит ущемление во всех областях жизни. Спортивные и общественные клубы, отели, рестораны и кафе, более или менее приличные кино и театры — все это только для европейцев. Многие должности, особенно на государственной службе, недоступны для цветного, многие профессии начисто исключены. Но и это еще не все. Всюду, где бы он ни был, ему дают почувствовать, что он неполноценный человек.

А кроме того, думал Энтони, он все равно не может вернуться в лоно народа, к которому принадлежал Стив, даже если б и захотел. Слишком он далеко отошел от своих единокровных братьев, и они теперь никогда не забудут его измены, будут держаться с ним холодно и отчужденно и в глубине души так и не простят ему.