Ян потерянно озирался, и жалобное всхлипывание вывело отца Бенедикта из оцепенения. Он склонился над мальчиком.
— Отец, — пальцы вцепились в края рясы с недетской силой, — отец…
Похоже, бессознательно Янош вкладывал в это слово куда больше, чем просто обращение. Не раздумывая далее, монах поднял мальчика на руки и отнес к себе.
— Это случилось впервые?
Ян кивнул. Понемногу он приходил в себя. Похоже, трясло его не столько от холода, сколько от страха.
— Что это, отец? Что со мной? Это бесы? — похоже, мальчику пришла новая мысль, — Отец, я больше не буду нарушать Устав, я буду слушаться. Я буду молиться… Я не хочу быть чудовищем…
Только мысль о том, что рядом с ним находится до смерти испуганный ребенок, заставила отца Бенедикта взять себя в руки.
— Ты не в чем не виноват…
Когда успокоенный Янош уснул, свернувшись калачиком на жесткой постели отца-настоятеля, сам отец Бенедикт долго сидел, вглядываясь в черты мальчика, и чувствовал, как переворачивается в груди сердце, принимая то, что отказывался принимать разум.
Ребенок, которого он знал почти с рождения, малейшие проказы которого были ему прекрасно известны… Просто ребенок, и ни одному демону не было места в его душе. Кому как не ему, исповедавшему мальчика изо дня в день, мальчика, которого он сам учил никогда не лгать, и который действительно никогда не лгал, не смотря на самые строгие наказания, — кому как не ему, отцу Бенедикту, было это знать…
И кому как не ему, монаху ордена Святого Бенедикта Римской католической церкви, было знать, какая судьба ждет Яна, если его коснется хотя бы тень подозрения…
Эта ночь стоила отцу Бенедикту первых седых волос.
Вернувшись в келью после утренней службы, он принес с собой одежду и еду, сел рядом.
Необыкновенно тихий Янош поднял на него светло-карие с прозеленью, почти желтые глаза, в глубине которых по-прежнему стоял страх. Он повзрослел за одну ночь.
— Ты ни в чем не виноват. И ни Сатана, ни один демон тут ни при чем. К сожалению.
— Я… буду… волком? — тихо-тихо спросил Ян.
— Ты уже волк. Ты всегда им был. На половину. Ты человек. Помни об этом. Всегда.
Монах коснулся жестких черных волос, и мальчик, поймав его руку, прижался к ней щекой и заплакал.
— Никто не должен знать о… волке, — абсолютно спокойно сказал отец-настоятель.
Мальчик поднял на его заплаканные, но уже совершенно сухие глаза.
Второе, чему научил своего воспитанника отец Бенедикт — это не говорить правды.
Остальному — Ян научился сам. Он всегда был способным учеником.
— Здравствуй, — отец Бенедикт повернулся и внимательно оглядел стоявшего перед ним Яна.
— А и постарел ты, отче!
— Десять лет, — бенедиктинец пожал плечами, — Я слышал в городе погиб один из братьев Св. Доминика Орден, основанный в 1216 г. Св. Домиником в Тулузе… твоя работа?
Монах не повысил голоса, но у Яна дрогнула верхняя губа, открывая слегка выдающиеся клыки.
— Моя, — произнес он с ленцой, — должок за ним был. Старый. Кровный.
Аббат тяжело вздохнул.
— А волк тут при чем? Ума лишился?
— Ты же знаешь, мне на двоих сейчас опаснее, чем на четырех.
— Да уж, знаю, — настоятель отвернулся, поджав тонкие губы.
— Что, отче, — нехорошо усмехнулся Янош, — небось думаешь, знал бы какой душегуб получится, не спасал бы младенца?
В ответ — глаза отца Бенедикта полыхнули зарницей.
— Отчего же, — наконец сказал он, — Порол бы чаще.
Ян молчал, потом просто сказал:
— Прости, отче!
— За чем пришел? Не грехи же замаливать… Хотя их у тебя хватает!
На этот раз Ян молчал дольше.
— Это был брат Гонорий из ордена Св. Доминика. Душегубец почище меня! Ты его должен помнить, отче!
Отец Бенедикт кивнул. Он действительно помнил брата Гонория. Только как молодого монаха, едва ли старше самого брата Бенедикта, исполненного решимости очистить мир ото зла и козней сатанинских.
— Хоссер здесь. Отдай его мне!
— Тебе Зебревиц было мало?
— Мало, — Ян оскалился, — они их выдали!
— Они просто люди. Несчастные темные запуганные люди. Кто вправе судить?
— Мне возмездие и Аз воздам… — усмехнулся Ян, — Только почему же Господь всегда так задерживается с воздаянием?
— Кто ты такой, что бы рассуждать о промысле Божием?!! — загремел отец Бенедикт.
— Не будем затевать философских споров, — примиряющее сказал Ян, — Отдай мне Хоссера. Эта скотина не заслуживает жить! Я прошел за ним по всем дорогам, и везде после него оставались только кровь и пепел. Отдай мне его!
Монах еще не совсем успокоился.
— Нет! Я знаю, что это тебя не остановит. Ты все равно найдешь и убьешь его…
Но я не стану твоим пособником!
— Умываешь руки, святой отец?! Как тогда?!
— Если пожелаешь, — холодно отозвался бенедиктинец.
Янош Лют вылетел из кельи едва не хлопнув дверью.
Отец Бенедикт не шелохнулся, только прикрыл веки: вразуми, Господи! Но ни предупреждать, ни останавливать не стал. Он никогда не пенял ни Богу, ни Дьяволу, но порой задавался вопросом такое уж ли благо суть свобода воли. Зачем Бог дал ее человеку, ибо если бы человек не получил ее, он во всяком случае не мог бы грешить… Ежели человек благо, и свобода воли дана ему что бы он вершил благо, отчего же человек использует ее для совершенно обратного? Благ ли сам человек изначально, и если нет — отчего Господь создал его таким?!
