Да не убоюсь я зла - [23]

Ян подвинулся, пропуская вперед отца Бенедикта. Его вопрос в ответе не нуждался.

— Уриэль и не отвечал: при виде монаха просто влип в стену.

Если до сего момента бенедектинец и испытывал какие-либо сомнения в услышанной истории, то сейчас они рассеялись. Яноша ввести в заблуждение трудно, — он обман на дух не переносит, но мало ли что… Нет! Чутье у оборотня оставалось по-прежнему верным: ни сумасшедшим, ни лгуном сидящий перед ними юноша не был, — сумасшедший бы не испугался, а так натурально изобразить страх не возможно.

Отец Бенедикт почти таким же жестом, как Ян вчера, сдвинул ворот рубашки.

Протянул руку, и, странное дело, Уриэль беспрекословно вложил в нее свою, позволяя размотать повязку и обнажить ожог от креста. Монах смотрел долго, а потом спокойно сказал Люту:

— Выйди.

Ян колебался.

— Ступай-ступай, — вдруг смягчился отец Бенедикт, — Ни с кем из нас ничего не случиться! Ведь так?

Он испытующе посмотрел на юношу, и Уриэль подтверждающее кивнул. Яну не оставалось ничего другого как оставить их вдвоем.

Наверное, отец Бенедикт не раз жалел о том, что рассказал своему неугомонному воспитаннику историю его рождения, но как иначе было объяснить откуда он такой взялся, откуда монах о нем знает, а главное — убедить, что волк — это не кара, не дьявольские козни и само по себе не является злом. Одной своей цели он достиг — Янош уверенности в себе не утратил. Однако одновременно монах невольно пробудил в юной и страстной натуре, и без того не склонной к компромиссам — жажду возмездия, когда стремление к справедливости переходит в слепую мстительность.

И все же, отец Бенедикт был уверен в своей правоте, сожалея лишь, что ему не удалось удержать шестнадцатилетнего мальчишку от опрометчивого побега в никуда.

То что он слышал потом — ничуть не обнадеживало, но как оказалось, оборотень был тверже характером, чем он даже предполагал. Сердце его не утратило способности сопереживать, и благодать Божия еще не оставила.

За что монах Бенедикт искренне благодарил Создателя, задавая свои вопросы Уриэлю.

Тот храбрился, всячески стараясь показать, что не ждет снисхождения и не нуждается в нем. Однако было заметно, что держится он уже на пределе возможных сил: и душевных, и физических.

— Гордыня суть начало зла, — внушительно произнес настоятель, глядя как юноша пытается замотать ладонь снова, — Она ни что иное, как самоутверждение и стремление противопоставить себя Богу. Отъединение это и рождает отчаяние и печаль сознающего свое ничтожество и бессильную ярость на себя и всех обладающих благом истинным…

— О каком благе ты говоришь, монах? Какое благо может быть для меня? И какое тебе дело до моих печалей?! — выкрикнул Уриэль, обрывая проповедь и сверкая на него амиантовыми глазами.

Но взгляды эти пропали втуне.

— Хотя бы то, что утешать страждущих мой долг, — спокойно сказал отец Бенедикт.

— А ты нуждаешься в утешении и спасении!

— От таких утешителей меня твой волк забрал едва живого! Мне — хватит!

— Не суди о Боге, по его заблудшим детям!

Сострадание, пробившееся сквозь всегдашнюю бесстрастную маску против всякой воли, не было порождено лишь чувством долга, и потому ранило особенно сильно. Юноша был растерян, измучен, почти сломлен — и совершенно один. Ни верить, ни доверять он попросту не умел, но хотелось очень — поэтому сопротивлялся он до последнего!

Отец Бенедикт задумчиво смотрел в отчаянные глаза, и в голове у него постепенно вызревала одна мысль. Он заговорил ровным бесстрастным тоном:

— «Господом создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, — все Им и для Него создано. Он есть прежде всего и все Им стоит». (Послание Павла к колоссянам, 1, 16–17) Не значит ли это что у Него прежде всего следует искать защиты?

— Мне?! — у юноши вырвался нервный смешок.

— Господь создал человека по образу и подобию своему — со свободной волей, ибо если бы воля его не была свободна — в чем была бы справедливость как награды за праведность, так и кары за грехи? Итак, судьба каждого человека, его спасение — находится в его собственных руках, и благодать Божья призывает его. Она исцеляет, она поддерживает его в труде над своим спасением, оправдывает и освящает его!

— Вот моя благодать! — Уриэль яростно взмахнул больной рукой, — Другой не знаю!

— Справедливость Божия беспощадна, милосердие — бесконечно! Все согрешили и лишены славы Божией. (Послание к Римлянам, 3, 23) Нет праведного ни одного (Послание к Римлянам 3, 10). Но сказано в Писании: сердца сокрушенного не отвергай…

Обратись к Господу, скажи искренне:

«Призри на меня, и помилуй меня, ибо я одинок и угнетен.

Скорби сердца моего умножились, — выведи меня из бед моих.

Призри на страдание мое и на изнеможение мое, и прости все грехи мои» (Псалом 24, 16–18)…

— Сохрани душу мою, и избавь меня, да не постыжусь, что я на Тебя уповаю… — почти неслышно закончил Уриэль, обессилено опуская голову.

— «Всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Послание к Римлянам 10, 13)! — не удержался от улыбки несколько удивленный его познаниями монах.

Легко убеждать того, кто жаждет быть убежденным! Чья воля повержена, и тело уязвлено, а душа стенает, алкая надежды… Жертва Христова искупила греховную человеческую суть, но грех-вина довлеет надо всем людским родом, которому был указан лишь один способ спасения.