...Да не судимы будете - [13]

Чуть позже, находясь дома в отпуске, я ближе познакомился с учителем бывшей гимназии — теперь директором семилетки Перцевым. Сам по себе очень красивый и представительный, всесторонне образованный еще молодой человек, он меня все время уговаривал закончить семилетку. Но я этого не смог сделать, так как в семье был основным работником. Перцев повел со мной разговор о моем вступлении в комсомол. Откро­венно говоря, я имел слабое понятие о комсомоле да и впервые от Перцева я все подробно узнал о комсомоле, без предвзято­сти, наветов и даже проклятий в адрес этой организации. Разговор о комсомоле меня заинтересовал, и я решил вступить в его ряды. Предполагаю, что Перцев был «партийцем», как тогда говорили. К своему сожалению, я скоро потерял его из виду. Он куда-то уехал, и я об этом очень жалел. Считаю, что именно Перцев был первым «крестным» моих комсомольских мыслей.

Вскоре я перешел работать в паровозное депо. Сперва был подручным слесаря, затем слесарем, помощником кочегара, а дальше — кочегаром паровоза, стажировался на помощника машиниста паровоза. Одним словом, собирался стать настоя^ щим кадровым железнодорожником. В эти годы было много всего. Помню трагические случаи — наезды на путях и неохра­няемых переездах на людей, подводы, животных. Вспоминаю и забавные эпизоды. Так меня, помощника машиниста, молодой озорной парень по имени Гриша заставлял резаком мешать воду в тендере паровоза, якобы чтобы «поддать больше пару», и я мешал, да еще с каким усердием! А затем вся паровозная бригада до слез хохотала над проделкой Гриши и, конечно же, надо мной, хотя все ко мне относились очень хорошо и говори­ли, что такой «курс науки» проходят почти все новички.

Работа на паровозе была т5скелой, особенно в ночное время, но интересная и захватывающая, и я это время всегда вспоми­наю с большой теплотой. Мои наставники и учителя в труде были отличные душевные рабочие люди.

Райкомсоргом у нас был Делька Макухин — парень лет 20—22. Сам по себе он был довольно обш;ительный, грамотный, хороший спортсмен, организатор и отчаянно смелый. Мы, хлоп­цы, льнули к нему именно из-за этих его качеств, любили его и стояли за него горой, хотя еще многие из нас не были комсомольцами. Девушек Делька привлекал своей приятной наружностью — красивый был хлопец, культурный, с тактич­ным обращением. Макуха Делька тоже заговаривал со мной о моем вступлении в комсомол. Он понимал,, что если я буду в комсомоле, то за мной могут пойти многие ребята и девушки. Вокруг меня как-то группировалось много ребят, которые рабо­тали на железной дороге, на предприятиях в Харькове, да и в самом нашем селе — соседи, живущие на ближайших ули­цах.

О комсомольцах тогда взрослые говорили много нелестного: о том, что они «безбожники, бездомники, голота»,:чуть ли не хулиганствующее «племя». Часто к таким разговорам были и справедливые поводы. «Антирелигиозную» пропаганду мы проводили, прямо скажем, варварским способом: горланили свои песни под церковью, когда там шло богослужение: слома­ли церковную ограду, разбили окна в церковной сторожке, где проходила спевка церковного хора. А как-то во время пасхаль­ного богослужения на паперти разложили несколько десятков пробок из пугача. А когда из церкви пошел народ на крестный ход, поднялась «стрельба», началась паника и невообразимый страх, в особенности среди женщин. Но за эту «антирелигиоз­ную» пропаганду нам по делам и досталось от мужиков, от которых мы еле унесли ноги. Все это и другое вызывало озлобление у населения. Мы же, озорничая, сами не понимали, какой вред наносим комсомольской организации. Но мы делали и добрые дела: проводили посадки деревьев в парках, убирали в школьных дворах, занимались ликвидацией неграмотности, но это все не было заметно на фоне наших «антирелигиозных» проделок. Когда на работе в паровозной бригаде заходила речь р комсомольцах, то почему-то о них неодобрительно и с какой- ^о иронией отзывались, называя комсомол «крысомолией».

Дома ни отцу, ни матери я не говорил о своем решении вступить в комсомол. Отец довольно сдержанно относился ко всем толкам и кривотолкам, разного рода россказням о комсо­мольцах и их отдельных проделках. Его реакцию на мое вступ­ление в комсомол я мог примерно хотя бы определить. Мать же была ярой противницей, и это я чувствовал по ее высказывани­ям, вроде того, что комсомольцы — это «бусурманы, безбожни­ки, оглоеды и бездельники». Это были не ее собственные слова и мнения. На нее большое влияние оказывали те люди, у кото­рых она была в прислугах. Мать возмущало, что эти «бессты­жие ходят без штанов» (это по поводу того, что комсомольцы появлялись в трусах во время игры в футбол или волейбол) и горланят песни: «Сергей поп, Сергей дьякон и дьячок...» Неоднократно мне мать говорила: «Дывысь, Пытро, чого то ты вештаешься з оцым Макухою и комсомольцямы? Вступыш в комсомол, из дому можеш уходыты». На нашей улице много было молодежи, которая работала на железной дороге так же, как и я, и мы все дружили. Меня почему-то считали «верхово­дом». Я сам этого не замечал, но чувствовал, что ко мне многие тянулись. Была у меня девушка, друг моего детства Паша Шморгунова, хорошая, стройная, белявая, хохотунья и озорни­ца, певунья, недаром она пела «первым» голосом з церковном хоре. Мы с Пашей дружили и симпатизировали друг другу, и я хотел, чтобы она тоже вступила в комсомол. Но как это сделат{>? Ведь она церковная хористка, а ее отец какой-то церковный общественный деятель и тоже поет в хоре. Я сказал Паше, что я вступаю в комсомол й прошу ее покинуть церков­ный хор, перейти в хор «Просвиты» и вступить в комсомол. Она ответила отказом, но не по своей воле и убеждению. Плача, она мне рассказала, что у нее был разговор с отцом на эту тему. Он ей сказал: «Я тебя прокляну и выгоню из дома, если ты будешь якшаться с комсомолом». Мы вместе с Пашей строили наши планы, как выйти из сложного положения. Но что мы могли в наши годы в то трудное и сложное время придумать?.. Я был огорчен тем, что Паша не сможет вступить в комсомол, а если я вступлю в комсомол, то все равно не смогу с ней дружить и встречаться, ведь она церковная хористка, чуть ли не служи­тельница религиозного культа. Все это меня тревожило и мучи­ло. Очевидно, это была моя первая юношеская любовь.