Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями - [4]
Элиот много пил, но это никого не беспокоило. Как бы он ни набрался, с виду нипочем нельзя было сказать, что он пьян.
С 1947 по 1953 год Фонд Розуотера истратил четырнадцать миллионов долларов. Элиот не обошел своими милостями ни одной полосы на ниве благотворительности — будь то открытие клиники для контроля за рождаемостью в Детройте или покупка полотна Эль-Греко для музея в городе Тампа, Флорида. Доллары Розуотера сражались с душевными болезнями и раком, с расовыми предрассудками, произволом полиции и тысячью других бед, вдохновляли университетских профессоров на поиски истины, не торгуясь скупали все прекрасное.
По иронии судьбы, одно из оплачиваемых Элиотом исследований касалось алкоголизма в Сан-Диего. Когда эту работу представили ему на рассмотрение, Элиот был так пьян, что не смог ее прочесть. Сильвии пришлось приехать в правление и забрать его домой. Десятки людей наблюдали, как она помогает мужу перебраться через тротуар к поджидавшему их такси. Л Элиот громко декламировал стихи, над которыми бился все утро:
После этого Элиот, в знак раскаяния, два дня вел воздержанную жизнь, потом исчез на целую неделю. Много чего натворив, он объявился незваным на съезде писателей-фантастов — в Милфордском мотеле в штате Пенсильвания. Норман Мушари проведал об этом случае из отчета частного сыщика, хранившегося в архивах фирмы «Мак-Аллистер, Робжент, Рид и Мак-Ги». Старик Мак-Аллистер велел этому сыщику ходить за Элиотом по пятам — он хотел быть в курсе, не выкинет ли президент чего такого, что может потом накликать на Фонд неприятности.
В отчете сыщика обращение Элиота к научным фантастам приводилось слово в слово. Все заседание, включая и хмельную речь Элиота, было записано на пленку.
— Я люблю вас, сукины дети, — сказал Элиот в Милфорде, — только вас я еще и читаю. Вы одни пишете о тех действительно дух захватывающих переменах, которые сейчас свершаются, вы одни настолько чокнутые, что понимаете: жизнь это путешествие в космосе, и притом не короткое — оно протянется биллионы и биллионы лет. У вас одних хватает пороху действительно болеть за будущее, одни вы действительно понимаете, что с нами делают машины, что с нами делают города, что с нами делают войны, что с нами делают великие простые идеи, чудовищные ошибки, просчеты, несчастные случаи и катастрофы. У вас одних хватает дурости страдать от беспредельности времени и пространства, от тайн, которые никому не дано разгадать, от того, что сейчас мы должны решить, чем будет наше космическое путешествие в ближайшие биллионы лет — раем или адом?
Элиот признал затем, что пишут научные фантасты хреново, но объявил, что это неважно. Он сказал, что они все равно поэты, раз куда лучше улавливают важные перемены, чем те, кто пишет хорошо.
— К черту этих талантливых пустобрехов — они только и знают, что старательно рассусоливают об огрызке чьей-нибудь ничтожно малой жизнишки. Надо писать о галактиках и вечности, о триллионах душ, которым еще суждено народиться.
— Жаль только, нет здесь Килгора Траута, — оказал Элиот, — я бы пожал ему руку и сказал, что он величайший писатель наших дней. Мне сейчас объяснили, что он не смог приехать, его, видите ли, не отпустили с работы. И какую же работу предоставило наше общество своему талантливейшему пророку? — Элиот задохнулся и несколько минут не мог заставить себя выговорить, как называется должность Траута: — Его облагодетельствовали постоянным местом в Хайенниском бюро по погашению премиальных талонов!
Он сказал правду. Траут, автор восьмидесяти семи книг в бумажных обложках, прозябал в бедности, и слышали о нем только те, кто интересовался научной фантастикой. Ему исполнилось шестьдесят шесть лет, когда Элиот так его нахваливал.
— Через десять тысяч лет, — предсказывал Элиот заплетающимся языком, — имена наших генералов и президентов будут забыты, и единственный наш современник, кто останется в памяти потомков, это автор
Так называлась книга Траута, и название это при ближайшем рассмотрении оказывалось знаменитым вопросом, который мучил Гамлета.
Мушари добросовестно отправился искать экземпляр этой книги, чтобы пополнить досье, заведенное на Элиота. Ни в одном приличном книжном магазине о Трауте никогда и не слыхивали. Поэтому Мушари решил попытать счастья в какой-то гнусной лавчонке. И здесь, среди самой развесистой порнографии, он отыскал потрепанные экземпляры всех книг, когда-либо сочиненных Траутом.
изданная по цене двадцать пять центов, обошлась ему в пять долларов — ровно столько же стоила здесь и «Кама Сутра» Витсаяны.
Мушари полистал «Кама Сутру» — давно уже запрещенное восточное руководство в искусстве и технике любви.
Ничего занятного в нем Мушари не увидел. Он никогда ни в чем не видел ничего занятного, поскольку навек похоронил себя в дебрях правоведения — науки, начисто чуждой всякой живости.
К тому же он был таким оболтусом, что вообразил, будто книжки Траута — очень грязные книжонки, раз они продаются в таком месте, так дорого и таким странным типам. Он не понимал, что Траута объединяет с порнографией не секс, а мечта о непостижимо щедром мире.
