Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями - [19]

Это еще что за река?

— Денежная Река — она несет богатство страны. Мы-то с тобой родились на ее берегах, да и большинство тех, с кем мы вместе росли, учились в частных школах, катались на яхтах, играли в теннис, оттуда же! И все они, заметь, люди самые средние. Из этой могучей реки мы можем хлебать, сколько влезет. Мы даже берем уроки, чтобы хлебать порасторопнее.

— Уроки хлебанья?

— А как же! У юристов! У консультантов по налогам! У специалистов по кредитам! Мы родились у самой реки, можем залить богатством и себя и еще десять поколений — хватят простых черпаков и ведер. А нам этого мало — мы нанимаем экспертов, чтоб учили нас, как выхлебнуть побольше, и вот на помощь приходят всякие там акведуки, плотины, резервуары, сифоны, ковшовые подъемники и Архимедовы винты. Глядишь, и наши учителя тоже богатеют и дети их тоже начинают брать платные уроки хлебанья.

— Понятия не имел, что я хлебаю.

Элиот, захваченный своими гневными обличениями, походя пнул и отца:

— Как все прирожденные хлебалы! Им и в голову не приходит, о чем шепчутся бедняки, прослышавшие, что кто-то нахлебался. Да помяни при хлебалах Денежную Реку, они даже не поймут, о чем речь. Когда кто-нибудь из нас клянется, что никакой Денежной Реки вообще нет, я только думаю про себя: до чего же мы бессовестные, до чего бестактные!

— Как воодушевляют твои разглагольствования о такте! — сквозь зубы сказал сенатор.

— А тебе хочется, чтобы я снова повадился в оперу? Хочешь, чтоб я выстроил превосходный дом в превосходном месте и не слезал с яхты?

— Кому какое дело, чего я хочу?

— Допустим, у меня здесь не Тадж-Махал. Но если всем остальным американцам так скверно живется, чем я лучше?

— Нечего мечтать о всякой чепухе вроде Денежной Реки! Взялись бы за работу, вот и жиля бы нормально.

— Если Денежной Реки нет, то откуда берутся мои десять тысяч долларов в день? Я ведь только дремлю да почесываюсь, разве что иногда отвечаю на телефонные звонки.

— У нас пока еще каждый американец волен нажить себе состояние.

— Конечно, если ему вовремя, пока он молод, подскажут, что лучше искать Денежную Реку, а не справедливость, что пора послать к черту всякую чушь вроде честного труда и вознаграждения по заслугам и податься прямо к этой реке. Я бы сказал ему: «Ступай к богатым и власть имущим, учись у них. Они любят лесть, они трусливы. Льсти им без оглядки, запугивай, как умеешь, и в одну прекрасную безлунную ночь они приложат пальцы к губам: тс-с, мол, ни звука! И в полной тьме проведут тебя к самой широкой, к самой глубокой из всех рек — к реке богатства. Тебе укажут место на берегу и вручат ведро в полную собственность — черпай, сколько хочешь, только не хлюпай слишком громко: как бы бедняки не услышали!»

Сенатор выругался.

— Зачем ты так, отец? — участливо спросил Элиот.

Сенатор снова выругался.

— Почему каждый раз, когда мы разговариваем, мы только и знаем, что язвить, растравлять, обижать друг друга? А ведь я тебя так люблю!

Снова послышалась проклятия, еще более выразительные, ибо сенатор был близок к слезам.

— Зачем же ты бранишься, отец? Ведь я говорю, что люблю тебя.

— Ты похож на человека, который стоит на перекрестке и держит в руках туалетную бумагу. На каждом листке написано: «Я люблю тебя», и каждый прохожий, неважно — она или он, получает свой листок. Мне туалетная бумага не нужна.

— Я не догадывался, что мои чувства — туалетная бумага.

— Ты ни о чем не догадаешься, пока не бросишь пить, — закричал сенатор задыхаясь. — Передаю трубку твоей жене. Ты догадываешься, что теряешь ее? Догадываешься, какой она была хорошей женой?

* * *

— Элиот? — Голос Сильвия звучал испуганно, еле слышно. Казалось, она сама, вроде подвенечной фаты, ничего не весит.

— Да, Сильвия… — Элиот отвечал вежливо, мужественно, но сдержанно. Он писал ей тысячу раз, звонил без конца. Она отозвалась впервые.

— Я… я понимаю, что поступала плохо.

— Что ж, все мы люди…

— Вот именно. От этого никуда не денешься. Правда?

— Правда.

— Никому от этого не уйти. Верно?

— По-моему, верно.

* * *

— Элиот?

— Да?

— Как они все поживают?

— Здесь?

— Везде.

— Прекрасно.

— Я рада.

* * *

— Если… если я начну спрашивать о каждом в отдельности, я заплачу, — сказала Сильвия.

— Не спрашивай.

— Я все еще думаю о них, хоть доктора говорят, что я не должна к вам возвращаться.

— Ну так и не думай!

— У кого-нибудь родился ребенок?

— Не спрашивай.

— Разве ты не сказал отцу, что у кого-то родился ребенок?

— Не спрашивай.

— У кого, Элиот?

— О господи, не спрашивай.

— Нет, скажи мне, прошу тебя.

— У Мэри Моди.

— Близнецы?

— Конечно. — Здесь обнаружилось, что Элиот не питает никаких иллюзий насчет людей, которым посвятил свою жизнь. — И, само собой, поджигатели. — В длинной истории семейства Моди без конца попадались то близнецы, то маньяки-поджигатели.

— Хорошенькие?

— Я их еще не видел. — С раздражением, без чего никогда не обходились его разговоры с Сильвией, Элиот добавил: — Они всегда хорошенькие.

— Ты уже послал им подарки?

— С чего ты взяла, что я их еще посылаю? — Речь шла о заведенном Элиотом обычае посылать каждому новорожденному в округе Розуотер акции ИБМ.

— Ты больше не делаешь им подарков?