Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - [56]

– Это, если я не ошибаюсь, основатель союза фейранов[5]? – осведомился Мак-Грегор. Уэскотт покосился на своего спутника. На его благородном, породистом лице обозначилось лёгкое неудовольствие – зачем спрашивать о том, что и без того известно?

– Он самый. – кивнул бородач. – Антон Лангасснер, как и его единомышленники, сочувствуют с пониманием относятся к идеям пангерманистов. Особенно – австрийских.

Он указал спутникам на кресла, стоящие полукругом возле камина. Рядом – столик с бутылками вина, графином непрозрачного зелёного стекла, и блюдо с фруктами. После чего, исполняя обязанности хозяина встречи, поворошил угли медной кочергой, разлил по бокалам багрово-красное вино.

Бородатого господина звали Гвидо фон Лист; гостям он был известен, как писатель, поэт, знаток древних рун, восходящая звезда пангерманизма. А так же – один из столпов австро-германского отделения «Теософского общества», основанного тринадцать лет назад мадам Блаватской – дамой, широко известной в определённых кругах.

Уэскотт взял бокал и сделал маленький глоток. Мак-Грегор же с независимым видом помотал головой. С некоторых пор коллега и соратник по Уэскотта по «Золотой Заре» чересчур увлёкся практикой индийских йогов и полностью исключил из своего рациона животную пишу и спиртное, заменив их рисом, индийскими овощами и приправами, содержащими и огромное количество специй. Уэскотт не уставал гадать, как долго шотландец, выросший на хаггисе, мясных пирогах и виски с ячменным элем, продержится на столь экзотической диете.

Австриец, по-видимому, был в курсе кулинарных предпочтений гостя – в графине, из которого он наполнил бокал Мак-Грегора, оказался имбирный настой. Тот благодарно кивнул, схватил бокал и жадно отпил. Уэскотт чуть заметно поморщился: великосветские манеры явно не относились к сильным сторонам его спутника. Как, впрочем, и сдержанность.

Фон Лист, в свою очередь, поднял бокал, отпил, поставил на стол.

– Итак, господа…

Он сложил руки на животе, сплетя пальцы в характерном жесте, и Уэскотт только сейчас обратил внимание на булавку галстука – серебряную, с солярным знаком свастики и древне-германскими рунами.

– Мы собрались, чтобы обсудить судьбу профессора Бурхардта. Соглашаясь предоставить ему убежище в Австрии, я полагал, что это затянется, самое большее на два-три месяца. Но с тех пор миновал почти год, и мне хотелось бы знать: как вы намерены поступить с вашим… – фон Лист откашлялся – …с вашим пленником?

…наёмники ван дер Стрейкера, вытащившие Бурхардта из-под завалов, сумели вывезти его из гудящей, как растревоженный осиный рой, Александрии в обход стражников хедива, потом погрузить на зафрахтованную шхуну алжирского контрабандиста и переправить на Сицилию. Здесь, на съёмной вилле, они провели в ожидании дальнейших указаний около трёх недель, пока на них не вышел Уэскотт.

Англичанин воспользовался тем, что исполнителей нанимал и инструктировал лично Стрейкер. Дело в том, что сам бельгиец к тому моменту канул где-то в дебрях Чёрного континента, и похитители со своим призом на некоторое время стали невидимы для сверхбдительного ока подчинённых сэра Рэндольфа. Уэскотту и «Золотой заре» это было только на руку: да, британская корона платит за всё – но давать специальным службам королевы Виктории слишком уж много власти над собой и своими планами герметисты не собирались. Как говорят русские: «дружба дружбой, а табачок врозь.»

Дальнейшее оказалось делом техники. Назвав старшему группы пароль и предъявив половинку разорванной банкноты в один фунт, полученную от Стрейкера, Уэскотт организовал отправку Бурхардта на континент – но не во Францию, как это было оговорено с сэром Рэндольфом, а в Австрию. Соображения его были вполне понятны: в отличие от других европейских стран, агенты Форин Офис – как, впрочем, и военно-морской разведки – чувствовали себя в Австрии и Германии не так уверенно. Полиция и контрразведка этих держав работала как часы, и действовать на их территории столь же вольготно, как в традиционно беспечной Франции, англичане не могли. К тому же, у основателей «Золотой зари» имелись здесь прочные связи; к ним-то они и прибегли, когда понадобилось найти пленнику надёжное убежище.

Герр Гвидо фон Лист оказался почти идеальным кандидатом, несмотря на свою приверженность германскому оккультизму, вызывавшего у адептов «Золотой Зари» некоторое беспокойство. Во-первых, он был знаком, хотя и заочно, с Бурхардтом, состоя с ним в переписке. А во-вторых, австриец был кровно заинтересован в результатах расследования, затеянного Уэскоттом и его коллегами – собственно, для этого он и писал слёзные письма немецкому археологу, но каждый раз нарывался на недвусмысленный отказ. Так что достаточно было намекнуть, что фон Лист будет допущен к полученным секретам, чтобы заручиться его сотрудничеством.

Но возобновить исследования Бурхардта никак не получалось. Уэскотту с фон Листом приходилось перевозить его с места на место, менять убежища, скрываясь то в горных австрийских замках, то в неприметных городских особняках, то на виллах кого-нибудь из высокопоставленных членов «Союза ферайнов». Приходилось опасаться пронырливых «союзников» из британской разведки – а время, между тем утекало, словно песок между растопыренными пальцами. От Стрейкера, как и от агентов в далёкой России, не было никаких известий, и и австриец постепенно начинал терять терпение. Так продолжалось почти год, пока Гвидо фон Лист не вызвал своих партнёров из «Золотой Зари» в Зальцбург, чтобы поставить вопрос ребром – либо вы забираете Бурхардта (предварительно выполнив все обещания), либо он поступает в единоличное распоряжение австрийского теософа. Мнения самого Бурхардта, разумеется, никто спрашивать не собирался.