Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [9]
Помню мѣстечко Налибоки: одна улица и нѣсколько переулковъ. Взрослое мужское населеніе рѣдко находилось въ мѣстечкѣ: почти всѣ промышляли при желѣзодѣлательномъ заводѣ кн. Витгенштейна возлѣ Налибокъ — Клещи; или же закупали ленъ и отправляли въ Кенигсбергъ, съ которымъ у налибокскихъ евреевъ возникли связи благодаря тому, что тамъ жилъ женатый на Розовской изъ Налибокъ, самъ бывшій обитатель этого мѣстечка, кенигсбергскій негоціантъ, впослѣдствіи русскій консулъ Адельсонъ. Его сынъ, генералъ-адъютантъ Адельсонъ былъ при Александрѣ III и Николаѣ II С.-Петербургскимъ комендантомъ. Въ Петербургѣ я впослѣдствіи встрѣчалъ его у бар. Горація Осиповича Гинцбурга, съ которымъ онъ былъ друженъ и передъ которымъ не скрывалъ своего еврейскаго происхожденія. Сестра ген. Адельсона вышла замужъ за барона Икскуль фонъ-Гильдебрандтъ, — того, что былъ одно время товарищемъ министра внутреннихъ дѣлъ и предсѣдательствовалъ въ 1899 году въ Особомъ Совѣщаніи по пересмотру такъ наз. Игнатьевскихъ Временныхъ Правилъ 3 мая 1882 года.
Только къ праздникамъ — къ Пасхѣ и къ «страстнымъ днямъ» («іомимъ-нейроимъ») — всѣ съѣзжались въ Налибоки, чтобы въ кругу семьи провести святые дни. Въ обычное же время тамъ можно было встрѣтить мало домохозяевъ, кромѣ стариковъ.
Въ срединѣ мѣстечка, въ наиболѣе «видномъ» домѣ жилъ старѣйшина и патріархъ мѣстечка, Шлойме Розовскій. По субботамъ къ послѣобѣденной трапезѣ («шайлесъ-судесъ») въ этотъ домъ собиралось все наличное мужское населеніе — всѣ слонимскіе хассиды; допускались и дѣти родственниковъ хозяевъ. Помню, съ какимъ восторгомъ я, пятилѣтній мальчикъ, разглядывалъ оживленныя лица пожилыхъ евреевъ, съ почтенными благообразными лицами, съ длинными бородами, въ шелковыхъ длинныхъ «жупицахъ» (кафтанахъ) съ широкими атласными поясами, и въ бархатныхъ ермолкахъ. Beлась одушевленная бесѣда о святой Торѣ подъ предсѣдательствомъ Шлойме Розовскаго. У всѣхъ — напряженныя лица, сверкающіе внутреннимъ огнемъ глаза. Съ глубокимъ вниманіемъ слушали они рѣчи о томъ, какъ нужно истолковывать то или другое мѣсто въ Писаніи, или объясненія смысла отрывковъ изъ «Зогаръ» и другихъ каббалистическихъ книгъ. Никогда не забуду пѣнія затрапезныхъ славословій («змиросъ»), въ которомъ представители семьи Розовскаго являлись виртуозами. Музыкальность была традиціонной въ этой семьѣ. Эта традиція сохранилась до послѣдняго времени, въ лицѣ извѣстнаго рижскаго кантора Б. Розовскаго и его сына, молодого еврейскаго композитора въ Петербургѣ, теперь въ Палестинѣ. Жадно ловилъ я взглядъ хозяина дома и чувствовалъ себя на верху блаженства, когда удостаивался отъ него поощрительнаго щипка въ щеку.
Мой дѣдъ по отцу, р. Гиршъ-Абрагамъ, уже тогда не жилъ въ Налибокахъ: вслѣдъ за своимъ сыномъ, — моимъ отцомъ, — онъ также отправился въ Полтаву для занятія меламедствомъ. Въ Налибокахъ жила бабушка съ однимъ неженатымъ сыномъ и незамужней дочерью. Тяжела была жизнь моей матери въ Налибокахъ, и вскорѣ мы вернулись въ Полтаву.
Мѣстечко Миръ мнѣ вспоминается болѣе смутно. Въ моемъ умѣ уже запечатлѣлись тогда разсказы о знаменитомъ мѣстномъ Ешиботѣ. Мечтою моею — пятилѣтняго мальчика — уже тогда стала мысль, что, когда выросту, буду черпать мудрость въ этомъ разсадникѣ еврейскаго знанія. Помню разсказы о безграничной учености мирскаго «рошъ-ешивы», т. е. главы Ешибота, бывшаго въ родствѣ съ моимъ дѣдомъ по матери. Миръ, по сравненію съ Налибоками, казался чуть ли не губернскимъ городомъ. Здѣсь еврейское населеніе жило обычной еврейской мѣстечковой жизнью. Никакихъ постоянныхъ промысловъ, скученность, нужда, почти полное отсутствіе зажиточныхъ людей; тѣмъ не менѣе, не было дома, гдѣ бы ешиботники не «имѣли дней», т. е. не питались бы безплатно въ опредѣленные дни недѣли. Помню, что мои родственники говорили о семьѣ Бакстъ, одинъ изъ членовъ которой былъ тогда учителемъ въ Житомірскомъ раввинскомъ училищѣ и считался свободомыслящимъ (эпикойресъ); это былъ отецъ извѣстнаго впослѣдствіи петербургскаго профессора физіологіи, Николая Игнатьевича Бакста.
Живы въ моей памяти впечатлѣнія отъ переѣзда изъ Полтавы въ Налибоки и обратно въ «будѣ» балагулы Акивы, привозившаго на Полтавскую Ильинскую ярмарку въ іюлѣ евреевъ изъ Литвы, и въ концѣ августа, передъ праздниками, отвозившаго ихъ обратно. «Буда» была переполнена; вмѣстѣ съ десяткомъ другихъ, въ ней помѣстилась моя мать со мною и еще двумя малютками — моей трехлѣтней сестрой и груднымъ ребенкомъ — братомъ. На субботу мы останавливались въ разныхъ мѣстечкахъ и городахъ; особенно запечатлѣлась остановка на праздникъ Рошъ-Гашана въ Гомелѣ. Дорога шла по шоссе. Неоднократно встрѣчались задержки со стороны какихъ-то дорожныхъ властей, и недалеко отъ Гомеля пришлось, по приказанію какого-то чина, эвакуировать «буду»; всѣ вещи были выброшены, поднялся плачъ женщинъ и дѣтей, и нашъ возница Акива съ трудомъ устранилъ затрудненіе, принеся для этого соотвѣтствующую денежную жертву. Безконечно долго тянулось путешествіе. И подумать, что сорокъ лѣтъ спустя приходилось мчаться изъ Петербурга въ Кіевъ въ курьерскомъ поѣздѣ, въ отдѣльномъ купэ, освѣщенномъ электричествомъ и снабженномъ всѣми удобствами, съ прекраснымъ рестораномъ въ поѣздѣ, и тѣмъ не менѣе проявлять нетерпѣніе оттого, что путь могъ бы быть сокращенъ еще на пару часовъ!
