Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [41]

Шрифт
Интервал

Опытъ позднѣйшаго времени подтвердилъ, что, если погрома не желаетъ губернаторъ, то его не допускаетъ полиція, а если его не допускаетъ полиція, то его и не начинаетъ толпа.

Погромная полоса 1881 г. вызвала душевный переломъ у еврейской интеллигенціи. Но на Полтавѣ онъ мало отразился. Я уже касался характеристики еврейскаго населенія въ началѣ семидесятыхъ годовъ. Къ 1881 г. — за 10 лѣтъ — многое измѣнилось. Внѣшнее чисто формальное благочестіе еврейскаго населенія стало замѣтно ослабѣвать. Полтава соединилась желѣзной дорогой съ крупными центрами. Ильинская ярмарка стала все болѣе и болѣе терять свое значеніе. Пріѣзжихъ евреевъ изъ Литвы и Волыни стало меньше. Потребность въ литовскихъ меламдахъ уменьшилась, и у дверей гимназіи стало толпиться много еврейскихъ мальчиковъ. Хедера, въ особенности тѣ, гдѣ изучался Талмудъ, стали замѣтно пустѣть. Въ гимназію стали помѣщать дѣтей и такіе элементы, которые раньше не думали о просвѣщеніи; они и не преслѣдовали просвѣтительныхъ цѣлей. Ожидали льготъ по воинской повинности и стремились обезпечить лучшее будущее для дѣтей, вмѣсто перспективы стать приказчиками или ремесленниками. Гимназія и реальное училище стали заполняться мѣстными евреями. Но эти внѣшніе признаки просвѣтительныхъ стремленій ни въ какой мѣрѣ не отразились на внутренней жизни евреевъ въ Полтавѣ. Пала религіозная дисциплина, особенно у молодежи, не стало благочестія, но на ихъ мѣсто ничто иное не явилось. Осталась пустота. Для меня уже тогда было ясно, что свобода отъ религіозныхъ предписаній не является результатомъ культурности или прогресса, и что такая свобода безъ дѣйствительной культуры губительно дѣйствуетъ въ этическомъ отношеніи.

Въ Полтавѣ стало больше богатыхъ людей, больше семействъ, у которыхъ внѣшняя обстановка напоминала какую-то «Европу». И если въ концѣ 60-хъ годовъ самыми богатыми евреями были портные, то къ концу 70-хъ годовъ ихъ превзошли часовыхъ дѣлъ мастера, они же ювелиры, но съ той разницей, что тѣ портные, исконные евреи, благочестивые и глубоко преданные традиціямъ, стремились понять слово Божіе, обучить ему и своихъ дѣтей, выписывали для этого меламедовъ изъ Литвы; новые же богачи не считали нужнымъ обучать своихъ дѣтей еврейскому языку, библіи и вообще чему-либо еврейскому. Они признали себя свободными отъ всякихъ традицій и полагали, что приглашеніе гувернантки для обученія французскому языку есть высшее проявленіе культурности. Я давалъ уроки въ домахъ такихъ евреевъ, и меня приводила въ ужасъ пустота жизни этихъ людей, у которыхъ стремленіе къ обогащенію было главнымъ стимуломъ жизни и не оставляло мѣста для стремленія къ обогащенію ума и проявленію души.

Еврейской интеллигенціи въ дѣйствительномъ смыслѣ слова въ Полтавѣ за эти 10 лѣтъ не прибавилось. Пріѣхалъ одинъ-другой новый докторъ еврей, прибыло нѣсколько землемѣровъ — евреевъ, но ничего общаго съ еврейскими интересами они не имѣли. Никакой еврейской общественной жизни не было и въ концѣ 70-хъ годовъ. Полтава не имѣла тогда еврейскаго общественнаго дѣятеля, не было лица, которое, если не по праву, то хоть по собственному желанію считало бы себя представителемъ еврейскихъ интересовъ. Этимъ Полтава, какъ и другіе, насколько знаю, малороссійскіе города, отличалась отъ городовъ Литвы и даже Волыни. Когда я впослѣдствіи, уже въ Петербургѣ, сталъ заниматься общественными еврейскими дѣлами, я увидѣлъ, что во всѣхъ болѣе или менѣе крупныхъ городахъ Сѣверо- и Юго-Западнаго края и Бѣлоруссіи имѣлись отдѣльныя личности, которыя считали себя обязанными пещись объ интересахъ своихъ общинъ. Когда было нужно обратиться къ содѣйствію мѣстныхъ людей для той или другой обще-еврейской надобности, то было извѣстно, къ кому надлежитъ обратиться за нужной справкой, кому поручить то или другое дѣло. Но мы были въ Петербургѣ всегда безпомощны въ отношеніи малороссійскихъ городовъ. Въ малороссійскихъ городахъ понятіе о культурности связывалось съ богатствомъ, богатство связывалось съ отреченіемъ отъ еврейскихъ традицій и обычаевъ.

Въ Литвѣ и въ Юго-Западномъ краѣ, напротивъ того, еврейская ортодоксія давала культурные элементы, которые поддерживали связь съ народной массой; была чисто еврейская интеллигентность, были традиціи, существовала истинная духовная аристократія. Въ малороссійскихъ городахъ не было никогда именитыхъ раввиновъ; мало того, о нихъ въ Полтавѣ еврейское населеніе ничего и не знало. Только хасидская часть знала своихъ цадиковъ; но цадики эти не только не отличались еврейской ученостью, но даже во многихъ случаяхъ обнаруживали невѣжество въ еврейской письменности, кромѣ каббалистической. Достаточно сказать, что въ Полтавѣ не было извѣстно о такихъ людяхъ, какъ Салантеръ въ Вильнѣ; тамъ не знали имѣвшаго такое большое вліяніе на народныя массы въ Литвѣ ковенскаго раввина рабби Ицхока-Эльхонона; даже я, прожившій всю свою юность въ средѣ чисто еврейской, гдѣ было столько разговоровъ о знаменитыхъ раввинахъ прежняго времени, впервые о ребъ Ицхокъ-Эльхононѣ услыхалъ въ Петербургѣ, уже будучи студентомъ.

Погромы 1881 г. не разбудили евреевъ въ Полтавѣ, и вскорѣ о нихъ позабыли. Не отразилось ничѣмъ среди еврейскаго населенія у насъ и появленіе еврейскихъ газетъ на русскомъ языкѣ — «Русскаго Еврея» и «Разсвѣта». Между тѣмъ, эти газеты стали будить еврейскую мысль и положили начало перерожденію еврейской интеллигенціи или, вѣрнѣе, нѣкоторой части ея, напомнивъ ей обязанности ея по отношенію къ народу.


Еще от автора Генрих Борисович Слиозберг
Джон Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Рекомендуем почитать
Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.


Оставь надежду всяк сюда входящий

Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.


Императив. Беседы в Лясках

Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.