Цыпочка - [55]

Ну и ладно.

Морж просто получил чуть больше унижений и наказаний, чем было оплачено. Кроме того, он получил ценный урок — не стоит нанимать проблемную молодежь для удовлетворения своих извращенных потребностей. Может быть, этот прискорбный случай изменит его жизнь, и он станет полезным членом общества. Черт, возможно, я даже оказал услугу этому парню. Да и потом, кому он об этом расскажет? Полицейским? А что он им скажет? Что заплатил цыпочке, чтобы тот унижал его, а ситуация немного вышла из-под контроля? Нет, я не думаю, что он заявит в полицию.

Я хотел во всем признаться своей девушке. Я был готов пройти таинство крещения в святых водах Кристи.

И я побрел по улице, уверенно направляясь к ее маленькому бунгало. Когда я постучал в дверь, мне никто не ответил. Других планов у меня не было. Возможно, мне стоило посидеть на ступеньках и подождать, когда она вернется. Я так и решил. На всякий случай постучал еще раз. Ответа не было. Черт.

Я присел на ступеньки перед ее дверью, готовый ждать всю свою жизнь, если понадобится. Но, как только я присел, дверь неожиданно распахнулась.

Я посмотрел наверх. Это была Кристи. Господи, как я любил эту девушку.

Она растерялась, никого не увидев перед дверью. Она явно слышала стук, но никого не ждала. Никого и не было.

Чувство вины захлестнуло меня с головы до ног. Почему я предал ее? Это было ужасно. Я ощущал себя полным кретином и сволочью. Мне не надо было идти по вызову к Моржу. Не надо было избивать этого несчастного извращенца.

Если бы все «если бы да кабы» стали горшками и кастрюлями, то нищие давно превратились бы в королей. Так любила приговаривать моя мать.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Кристи посмотрела вниз и, увидев меня, застыла с каменным выражением на потемневшем лице.

Стыд ужалил меня, как пчела.

* * *

Моя мать пережила шестидесятые в домохозяйках, и она определенно не собиралась посвятить семидесятые стирке и приготовлению пищи для человека, который давно стал для нее чужим.

В те времена как раз поднимало голову женское движение, и, крича о себе на каждом углу, оно двигалось вперед и набирало силу. Женщины требовали равенства, спорили с мужчинами и сжигали лифчики в городах и деревнях.

«Наши тела», «самостоятельность» — эти слова все чаще и чаще раздавался в нашем доме. Мы свободны, чтобы быть самими собой. Мамочки тоже люди. Люди, не лишенные чувств.

И у них есть все права заявлять об этом.

* * *

— Чего ты хочешь? — спросила Кристи ледяным тоном.

У меня кровь застыла в жилах. Еще совсем недавно она смотрела на меня так дружелюбно.

— Кристи, пожалуйста… Прости меня. Мне очень жаль. Дай мне всего пять минут, пожалуйста… — рассыпался я в извинениях.

— Нет, я не думаю, что это нужно, — не меняя тона, произнесла Кристи.

— Пожалуйста, я тебя умоляю, дай мне всего пять минут… Кристи, я молю тебя, мне так жаль, ну, пожалуйста… — продолжал унижаться я.

Меня охватила невообразимая печаль, и на глаза снова навернулись слезы. Только сейчас я не стал их сдерживать. Я не помнил, чтобы я плакал перед кем-то с тех пор, как вырос из детских штанишек, но мне так хотелось вернуть Кристи, что я готов был проплыть по реке слез. Только бы она вернулась. Мои глаза все больше наполнялись слезами, как вымя коровы, которую пора доить. А потом из моих глаз хлынули два водопада и покатились по моему лицу, вымывая из меня душу и опустошая меня.

Кристи дрогнула. Она не была готова принять меня обратно, но ее доброе сердце пожалело меня.

— Кристи, со мной случилось кое-что действительно ужасное, такое, о чем я не могу никому сказать. Но я хочу рассказать тебе, ты поймешь меня. Пожалуйста, я тебя умоляю…

Мне хотелось упасть на колени прямо на лестнице, умоляюще сложить руки и ждать, пока Кристи не сжалится и не пригласит меня войти.

Но Кристи была слишком хороша для такого поступка.

— Ладно, заходи, — вздохнула она, будто собиралась одолжить деньги кому-то, прекрасно зная, что ей никогда не вернут долг. — Я так сердита на тебя. Ты поставил меня в очень неловкое положение. Моя мама все время качала головой, будто мне десять лет. А ты даже не позвонил. Неужели это так сложно? Тридцать секунд, чтобы позвонить…

Это хорошо. Я заслужил справедливое наказание. Внезапно я перестал быть ненормальной садоцыпочкой. Я превратился в обычного идиота, который плохо поступил с девушкой, как и миллионы идиотов всего мира до меня. Когда она ругала меня, я представлял нас супружеской парой, которая много лет спустя вдруг вспоминает этот эпизод из прошлой жизни и весело смеется.

— Я знаю, мне очень жаль. Понимаешь, я собирался тебе позвонить… но я… я… По правде говоря… я… я занимался… я продавал наркотики…

* * *

Моя мать забрала меня из школы Линдона Бэйнса Джонсона, когда мне было пятнадцать лет, и, объединившись с двадцатью другими семьями, сама решила открыть школу. Так что мы сняли дом, наняли учителей — и далласская бесплатная школа начала работать.

Одна из учительниц, серьезная молодая женщина со Среднего Запада, круглолицая блондинка, была прекрасным человеком: не терпящим пустой болтовни и в то же время чутким и добрым. Моя мама и эта учительница могли говорить всю ночь. Больше, чем мои мать с отцом за двадцать лет совместной жизни. Вместе со своей новой лучшей подругой моя мать стала посещать педагогические конференции и встречи «Национальной женской организации». Эти женщины не сплетничали, не обменивались кулинарными рецептами и не обсуждали покупку новых тряпок. Они боролись. Они хотели равной платы за равную работу, защиту прав на алименты и различных других реформ. Они хотели остановить войну и растить детей. Равенства, свободы и у-в-а-ж-е-н-и-я. Они хотели клиторального оргазма, и да будет проклят Фрейд!