Цыганское счастье - [26]

"Помидоры хотя бы…"

"Не знаю, тетя. Я на базар не хожу. У нас свои. И помидоры свои. И персики. Вишня, черешня - все свое".

"У вас свой дом?"

"У меня?"

"У родителей, я хотела сказать…"

Вольный ветер мои родители.

"Да, свой, свой, каменный, двухэтажный".

"А сейчас ты домой едешь?"

"Домой…"

"Ты работаешь или учишься?"

"Учусь, тетенька. В училище я учусь… Художницей буду…"

Дедок зашуршал газеткой и посмотрел на меня. Что смотришь? Читай, перец старый.

"Как интересно!" - обрадовалась гусыня.

"Интересно. Очень! Я с детства мечтала художницей стать…- Что я ей говорю? Зачем это ей говорю? Я не это сказать надумала.- Да, тетя, с детства… Я поступила… Очень трудно учиться. Я хотела свое рисовать. А нас "грунт" заставляют делать…"

"Грунт?" - переспросила гусыня.

"Да, "грунт". Мы на рамку мешок натягиваем. Мешок только кубинский подходит. От сахара. А потом олифой мажем, а сверху шпаклевкой. Когда высохнет, мы "кубизм" рисуем…"

"Чего, чего?" - переспросил дедок.

"Кубизм" дурак старый не знает.

"Это клетки. Красные, желтые, синие. На "кубизм" очень много краски идет. Мы краску сами покупаем: "аквамарин", "сурик", "белило". Нам не дают белило… Мешки дают. А краски на свои покупаем…"

"Да, да,- кивнула гусыня, будто что понимает.- В наших учебных заведениях всюду так. У моей сестры мальчик во второй класс ходит. Одни расходы. А говорят: бесплатное обучение…"

"Жизнь дешевле не будет,- пообещал голодный дедок и зашуршал газетой.-Вот пожалуйста… У нас кукуруза - царица полей. А в Японии, пишут, уже воздухом торговать начали…"

Гусыня о цене на японский воздух не стала спрашивать.

Зевнула. Бог мой! Зевнула. Вагон дернулся, покатил. Стучите, колеса, стучите. Спи, не проснись, спи, спи. Дедок нас оставит. Усы прокуренные. Выйдет, выйдет сейчас, не утерпит, подышит дымком, в окно поглядит, о воздухе из Японии помечтает. А ты спи, спи, усни, гусыня моя. Пусть тебя ангелы заберут на небо. Вот так, так, ладошку свою под щеку положи. Ты летишь, ты на небе уже. Там твое счастье, там сноха тебе двойню уже родила. Ты к ней и без сумки доедешь. Не обеднеешь - я знаю, знаю. Такие, как ты, на белой скатерти хлеб белый с маслом едят, на хрущевых спят. Хрущевы худых не любят, Хрущевы толстых любят. Спи, спи, моя гусочка. Вот и дедок спичками загремел. Иди, иди, покури натощак, читатель задроченый. Иди, не гляди на меня. Я тоже сплю, я глаза закрыла, я покой гу сочки стерегу. Уходи, уходи! Стучи колесами, дизель, спи, спи, гусыня. Тебе сейчас сладкий сон снится. Ты свекровью не хочешь быть, ты еще сама молодая, ты сама еще погулять хочешь. Гуляла, гуляла в Сочах с офицером. На базар с ним ходила. Офицер тебе персики покупал, по пятнадцать рублей за кило, помидоры тебе покупал. Ты о таком женихе всю свою жизнь мечтала. Он тебе по ночам снился, когда ты уснуть не могла на перине. На! На! Посмотри на него! Вот он пришел к тебе, твой офицер. Обними его, поцелуй, сапоги сними офицерские. И он тебя поцелует, в правую грудь поцелует, левой у тебя нет и не было никогда. Спи, спи. Вот так, вот он, твой узелок - платочек вышитый. Отпусти, отпусти его. Поцелуй офицера, и ноги, ноги ослабь, ты мешаешь ему. Ему сумка твоя не нужна. Вот так, так, сумка вам не нужна. Ты с офицером лежишь, на мягкой перине лежишь. Он целует тебя. Как он сладко тебя целует-усы у него мягче крыла воробьиного. Тебе хорошо, тебе хорошо с ним. Не буду, не буду на вас смотреть, мешать вам не буду. Все, все, прощай, теща тамбовская! Я ухожу, мне надо уйти. Вот дома алуатские побежали. Дедок уже покурил, сейчас вернется; он в тот тамбур пошел, мне с ним видаться не надо; я в этот пойду. Все, все - меня нет, ухожу. Скорее стучите, колеса: сейчас Алу- ат будет, я пересяду на ахиллейский, меня Ббгдан мой ждет. Прощай, прощай! Сейчас выйду. Ночь меня спрячет, ночь спасет. Как медленно поезд идет, очень медленно. И дверь не открыть. Нет, воздухом двери закрыты. А если попробовать? Нет, нет, крепко закрыты.

"Может, помочь тебе?" - кнутом стеганул по спине чужой голос.

Прощай, воля, Сабина, прощай удача…

Двое стояли в шинелях. Один брюхатый с усами кошачьими, второй горбоносый, облизывал красные губы.

"Помочь, спрашиваю?" - еще раз спросил.

Все. Все. Не успею. Сейчас дверь откроется. Воздух шумит. Угадал, черт казенный, рукой двер^ от меня заслонил,

"Не спеши, не спеши! Дай на тебя посмотреть…- И подмигнул усатому,-Петь! А овечка каракулевая…"

Петя поправил ремень на шинели.

"Сумка - тоже, ниче… - И ко мне подошел:-Где ты ее взяла?"

"Моя! Моя эта сумка! Моя, люди добрые…"

"Мы - добрые. Эт-то то-о-очно! - сказал горбоносый и подтолкнул меня обратно в вагон, дохнул в щеку вином кислым: -Так! У кого ты сумку взяла?"

"Моя это сумка. Моя…"

Бог мой, хоть бы гусыня сейчас не проснулась.

Нет-Бог меня больше не слышал. Криком гусыня кричала, хлопала крыльями.

"Милиция! Обокрали! - кричала.- Меня обокрали!.."

Усатый на лавку сел.

"Успокойтесь, гражданка. Ваша сумка?"

Гусыня в ручки вцепилась, глаза вскинула:

"А деньги? Деньги! Сыну! Мой сын офицер! Товарищ сержант! Деньги… Мои… кровные… Моим трудом заработанные! Она! Она! Воровка! Украла! - И вцепилась мне в волосы. Я не могла увернуться, лицо ее поганое расцарапать: держал меня за руку горбоносый.- Воровка! Воровка! - кричала гусыня.-Мои кровные… Деньги! Мои!"