Цыганский роман - [217]
— Про какого человека?.. — выдавливаю я из себя. — Если ты не веришь, зачем спрашиваешь?
— Человек обыкновенный, но если ты немцу проболтаешься, своими руками удушу, ракло!.. — она протягивает ко мне руки, длинные, костлявые. «Жили вместе, умирать врозь…» Но Рузя уже повернулась вновь другим лицом: С бородой и в шапке зимней. Летом я в одну хату с Радой зашла попросить чего из еды, а там гости… Хозяйка салом угощает. Ну я сразу в крик: «Здоровому мужику и млеко, и сало, а дитю что?!»
Рузя вдруг закричала хриплым бабьим голосом так громко, что я оглянулся: какая-то базарная клуха скандалит!
— Что смотришь: немцы эти мои штуки знают на память, а Рада не проснется — привыкла!
Я сказал, что и про то, как она Раду за грудного ребенка выдавала, немец знает… Возмущался. Так использовать «киндер».
— Правда?.. И тот человек в шапке тоже сразу раскусил цыганские хитрости: «Она ж у тебя не грудная!» — говорит. И просит хозяйку: «Накорми ребенка». Что я потом в соске носила, это один он, тот человек, знал! Этого никому не узнать!.. Разве кто расскажет!.. Забожись, что никому? Смотри!..
Она вскочила, как девчонка. А говорит — старая!
Рузя заметила, подмигнула:
— Маленькая собачка до смерти… щенок. Тебе не понять, рапочи! А сколько детей этой грудью вскормлено! Всегда как кормящая мать!
Рузя подбросила руками мячики грудей. Тугие, упругие, они стали еще выше.
— В соске бумажки носила! Где немцы стоят, где их нет. Где полицай сволота, а где свой. В лес лекарства таскала, от доктора. Из города… Отчаянная была! — И опять иная Рузя! Грудастая, хриплая. Зачем такой нужен принц!
— Эх, недобиток кулацкий меня опознал, а то бы я!.. Нашел бы того человека в шапке, он поручает, пусть и выручает!
Я пообещал Рузе, что приложу все усилия, и, если смогу…
— Ладно, ракло! — сказала она примирительно: — Давай долечим!
И снова бросилась губами, языком вылизывать соль из моих ран.
— Что ты! — отстранялся я. — Неудобно! Ох, неудобно.
— А дерево лизать удобней? — спрашивает она и сплевывает остатки соли.
Какое дерево? Оказывается, пока я харчи добывал (Рузе с Радой притащил тоже), немец заставил женщин вылизать языками пол! У цыган, сказал мой «философ», нет своего языка, попробуйте разрабатывать в процессе труда!.. То-то он тогда приглядывался к грязному полу!
— И вы?..
— И мы задрали подолы и ну языками доски лизать! А он стоит и наблюдает: чисто ли моем? Хорошо, еще задремал, а то бы целый день нам на карачках по кабинету!.. А что поделаешь!..
Я представил, как елозит худенькими коленками по полу Рада! А что поделаешь! И этот упырь еще возмущается: «Киндер могут использовать только бестиен… Добрый немецкий зольдат ударит ребенка — на первый столб голова! И будет рихтиг: партизанэн — бандитэн!.. Будет правильно — голова об столб!.. А что поделаешь!..»
Действительно, что поделаешь на этой шайзе криг!.. В Радиных подгузниках носила Рузя лекарства — настоящее шайзе!.. Как будто у Рады могли быть подгузники!
— Немцы носы воротили, а мы в этом говне копались! А что поделаешь! Надо. Не мне. Кому надо, тот пускай и выручает романычай?!
Сама она была как девушка! Наклонилась ко мне, блестя в темноте глазами… И отрывалась, закрывая очи… Словно в последний раз!..
Но что поделаешь: кран на всю тюрьму один, ночью к нему доступа нет, а соль ест-разъедает!..
И наклоняется к ранам цыганка, и отрывается от меня… Как в последний раз. Шаги за дверью… Может, и на самом деле, в последний?.. Может, там куда уходят, встретиться нам не судьба!.. И чем тогда сердце успокоится? Ее. Мое…
Правильно говорят: шайзе криг! Шайзе, и больше ничего. Все повторяют: шайзе, говно, и все творят! Это надо же: заставить ребенка… языком… грязный пол!.. Дэвэл-дада — отец небесный, куда смотришь!.. Пал-со! За что? Ах, шайзе!.. И в шайзе заворачиваем малого ребенка! Пал-со! Зачем! Ах ты разведчица, Рузя-гадалка! А ребенок при чем? Пал-со его путаешь в ваши взрослые дела! Нисо, ничи не стоит жизни ребенка! Ибо есть он и ты — бахтоло! Счастлив. Или — бахталы! Счастлива. И так же, если есть раклоро — русский мальчик. И раклори — русская девочка. И цацо — евреи. Потому что есть и такое цыганское слово, а не только нехристи! («Би» — без, «болдо» — креста.) А что война шайзе, всем ясно. Так авэла! Будет, довольно! Достаточно вспомнить, как женщина и девочка… захарканный пол… языками!.. Дэвэл-дада!..
9
Назавтра нас с Рузей цузаммен — вместе — отправляют работать. Как «аллес», как всех. В сказке вокруг покойника нужно очертить круг; здесь, где мы все как покойники, нужно выйти из круга. Он, немец, нагреб в обе пригоршни таких, как мы, и отдельные песчинки просыпаются. На это и рассчитывает мой друг Колька, который опять на соли. Я опять потому, что ничему не могу научиться в этой жизни, не желаю раздеваться при Рузе: каким жалким, худым, слабым я буду выглядеть при дневном свете. Мужчина!
Но Колька не очень придирается ко мне на этот раз, он чем-то сильно озабочен, все время сплевывает, будто его тошнит, и машет головой — отгоняет от себя что-то, что лезет в голову, и не уходит. Это случилось ночью…
— От, цыгане хитрющий народ, — начинает разговор полицай, посматривая на Рузю. Снова будет к ней цепляться? Нет, не в этом дело: что-то заботит и полицая.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.