Цыган - [4]

Тимофей Ильич положил руку ему на плечо:

— Погоди, с этим всегда успеется. Ты, оказывается, грамотный парень, и язык у тебя неплохо подвешен. А все-таки не можешь обуздать свою кровь. Я все же постарше тебя и по возрасту и по своему званию старшего сержанта, а ты на меня здесь кричишь и в присутствии других людей подрываешь мой авторитет. В нашем колхозе и без тебя есть кому на председателя кричать. — И Тимофей Ильич чуть заметно повел бровью в сторону двери, где стояла Клавдия Пухлякова.

Спокойным движением цыган снял его руку со своего плеча.

— Я на тебя не кричу, а вот ты действительно кричал. Если ты и с другими людьми так обращаешься, то это еще хорошо, что никто из них тебя не побил. И наши воинские звания мы тоже не будем здесь разбирать. Не место.

С беспокойством в голосе Тимофей Ильич спросил:

— Что ты хочешь этим сказать? Если уж начал, договаривай.

Все в колхозе знали, что Тимофей Ильич, не лишен был тщеславия и гордился, что на фронте от рядового дослужился до старшего сержанта. Звание хотя и не высокое, но без пяти минут офицер.

Все так же спокойно цыган ответил:

— Ничего такого я не хочу сказать. Старший сержант — хорошее звание. Но есть и другие.

— Например?

— Например, лейтенант.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что среди цыган тоже бывают лейтенанты?

— Кто знает, может, и бывают.

— Ну, уж это ты врешь, — с уверенностью заявил председатель. — Ордена и медали еще можно личным геройством заслужить, а чтобы лейтенанта заработать — для этого одного геройства мало. Тут надо, брат, и образование иметь или по крайней мере талант. Для этого надо не цыганскую голову на плечах иметь.

Совсем тихим голосом цыган поинтересовался: — Почему же? У цыган голова тоже круглая.

— Это ты мне не объясняй. Дружба народов, знаю… Не о том речь. У цыган в голове всю жизнь только и было, как бы половчее честного человека обмануть, а этой одной науки на войне, как ты сам должен знать, еще мало. В разведке эта наука, понятно, еще могла тебе службу сослужить и даже помочь заработать один-два ордена, а вот чтобы в бою командовать, тут совсем другая наука нужна.

И Тимофей Ильич ушел на свое место за стол, довольный, что ему наконец удалось подобрать подходящее объяснение, почему наградам цыгана посчастливилось несколько притушить блеск его медалей. Из-за стола он победоносно поглядывал на цыгана и бухгалтера.

Бухгалтер не замедлил оценить его находчивость:

— Да, это тебе не у наковальни плясать.

— И не присваивать чужое, — в тон ему добавил цыган.

— Но-но! — угрожающе повысил голос бухгалтер.

Цыган на него и внимания не обратил. Он обращался к председателю:

— Один раз ты уже ошибся, А что будет, если ошибешься и во второй раз?

Переглянувшись с бухгалтером, председатель пообещал:

— Если я совершу эту ошибку, то вот тебе мое слово: прикажу заплатить деньги за твои лопаты — и дело с концом.

Цыган покачал головой:

— Одного твоего слова мало.

Тимофей Ильич искренне возмутился:

— Отказываешься верить председателю колхоза?

— Ему-то я верю, да вдруг он опять скажет, что для пользы колхоза не запрещается и обмануть?

— Этого я не говорил. Я говорил по-другому. Ну если мало тебе моего честного слова, то можно и при свидетелях. Вот тебе уже свидетель номер один, — Тимофей Ильич повел рукой в сторону бухгалтера. — Подходит?

— Нет! — кратко сказал цыган.

— А… Ну, если не хочешь, то вот тебе другой свидетель, — и председатель повел рукой в сторону Клавдии.

— Если эта женщина согласится, то тогда и я, пожалуй, согласен.

И, поворачиваясь, цыган в упор взглянул на Клавдию. До этого она не видела его лица. Разговаривая с председателем, он стоял к ней спиной и только иногда немного поворачивался, так что она видела его острую кудрявую бородку. Теперь же она встретилась с его взглядом. И Клавдии вдруг показалось, что он заглянул своими ярко-черными глазами прямо ей в душу.

— Слышишь, Пухлякова, эта борода пожелала тебя свидетельницей иметь, — насмешливо сказал Тимофей Ильич. — Нам он, получается, не доверяет, а вот ты ему, должно быть, приглянулась. Чем-то ему понравилась. Постой, куда же ты? — закричал он, привставая со стула.

Но Клавдия уже не слышала.

Она не помнила, как открыла дверь и мимо удивленной девушки-счетовода бросилась вниз по ступенькам правления. Накудрявленная девушка и другие сотрудники бухгалтерии прилипли к окнам. Еще никто не видел, чтобы Клавдия Пухлякова ретировалась из кабинета председателя колхоза подобным способом. Обычно всегда он, едва заметив ее мелькнувший в окне силуэт, через другой ход спасался на задний двор и отсиживался там в гараже до той минуты, пока шофер не возвращался из разведки с известием, что гроза в образе этой женщины прошла и скрылась за станицей, за холмами.

Опомнилась Клавдия и смогла взглянуть на свое поведение как бы со стороны уже на береговой тропинке, наторенной сквозь заросли репейника вдоль Дона из станицы в хутор. Почему-то она избрала не верхнюю, горовую дорогу, где ее за четверть часа могла подвезти домой любая попутная машина, а эту глухую пешеходную стежку. Сбежала со станичного крутогорья, как от погони.

И вообще это ее бегство из кабинета председателя должно было показаться всем до крайности нелепым. Клавдия вспомнила, как округлились изумрудные глаза на личике у этой девочки. Страшно должен был удивиться и сам председатель, который, конечно, при появлении Клавдии в правлении не мог не догадаться, что неспроста она проделала сегодня свой путь из хутора в станицу.