Цветы тянутся к солнцу - [6]

— Пойдем на базар. Ну пойдем, Закира…

У каждого свое дело. У Газизы тоже дело — собирать корм для козы. Скоро зима, зимой не очень-то побегаешь по морозу. Нужно спешить.

«Ну и пусть себе спешит, мне-то какое дело? — думает Закира. В другое время сходила бы с ней, помогла бы. А сейчас пусть одна отправляется».

А Газиза не отстает:

— Сама же говорила, что соскучилась, а со мной идти не хочешь…

— Ладно, — согласилась Закира, не выдержав, — один раз схожу, а больше не приставай. А будешь приставать — сразу уйду домой. Поняла?

— Не буду приставать, не буду, — обрадовалась Газиза. — Пойдем скорее. Я только за веревкой слазаю на сеновал.

У Закиры похолодело, сердце, вспотели ладони. Но она тут же взяла себя в руки и сказала спокойно:

— За веревкой я сама слазаю. А ты… это… запри дверь хорошенько, чтобы воры в дом не залезли.

Газиза заперла дверь, несколько раз дернула замок, подошла к лестнице на сеновал и крикнула с нетерпением:

— Ну, нашла?

— Сейчас, сейчас, — откликнулась Закира.

— Она там у самого окошка. Не видишь, что ли?

— А, вот она, нашла.

— Нашла, так идем.

— Сейчас.

«Нашла, а сама не идет, — подумала Газиза, — интересно, что она там делает?».

Недолго думая девочка вскарабкалась по лестнице, пролезла в окошко. Веревка лежала на своем месте, а Закира — тоже «Атаман»! Не Атаман, а слепая курица — все сено переворошила, и сама вся в сене, а веревку не видит.

— Ты что, с ума сошла? Вот, не видишь, что ли? — сказала Газиза.

— Где? — не своим голосом крикнула Закира.

— Да вот же, — показала Газиза.

— А-а, — махнула рукой Закира, бросилась на сено и закрыла лицо руками. — Увели, — чуть не плача прошептала она. — Увели.

— Кого увели? — удивилась Газиза.

— Никого! — сердито огрызнулась Закира и отвернулась.

Но не так-то просто было отделаться, от Газизы. Она сразу догадалась, что тут какая-то тайна, что просто так Закира не раскроет эту тайну, и решила схитрить.

— А я все равно знаю, я видела…

— Видела, правда? — оживилась Закира.

Газиза значительно подобрала губы и промолчала.

— Ну, скажи, видела?

— Если признаешься, кто это, тогда скажу.

— Поклянись, что никому не разболтаешь.

— Хлебом клянусь, что не разболтаю, — сказала Газиза.

— Подумаешь — хлебом! Ты глазами поклянись. Скажи: «Пусть глаза лопнут…»

Газиза задумалась на секунду. Хлеб, конечно, вещь святая, но без хлеба все-таки прожить можно. А без глаз… Нет, это уж слишком!

— Хлебом клянусь, а глазами не буду! — упрямо сказала она.

— А тогда и я ничего не скажу!

— Ну и не говори. Больно нужно!

— Слушай, — с заговорщицким видом тихонько сказала Закира. — Тут солдат был один. Мы его вчера с мамой привели и тайком от дедушки спрятали на сеновал.

— А что же он дома не ночует?

— Дура ты, — взорвалась Закира, — у него и дома-то нет! Это же солдат из казармы. Он у вокзала против войны говорил, против баев. И чтобы землю делили… А его за это хотят расстрелять офицеры. А ты когда его видела?

— Кого?

— Кого, кого? Солдата, кого же еще?

— А я и не видела.

Закиру не напрасно прозвали Атаманом. Как всякий атаман, на расправу она была коротка.

— Не видела? — нахмурившись, процедила Закира. — Так вот тебе, вот тебе!

Две звонкие пощечины обожгли лицо Газизы. Цепкие пальцы, как острые шпильки, вонзились в ее черные волосы.

— Ма-а-ма! — успела только крикнуть Газиза и тут же упала на мягкое сено.

Как раз в это время во двор вбежала взволнованная, запыхавшаяся Фатыйха.

«Ох, уж эта Ханифа! — рассуждала она про себя. — И так хватает забот, а тут еще прячь кого-то. Не дай бог, нашли бы, беды не оберешься. А если муж узнает? Тоже не пожалеет, прибьет».

Тут она услышала шум на сеновале. Сердце у нее сжалось от страха, колени задрожали.

«О аллах, что там еще?» — подумала она и торопливо поднялась по лестнице.

Закира и Газиза, вцепившись друг в друга, сопя и взвизгивая, катались по сену. Да еще хорошо, что так. Могло бы быть и похуже.

— Что это вы тут затеяли, негодницы! — крикнула Фатыйха и принялась разнимать девчонок.

Растрепанные, возбужденные, они стояли, не глядя друг на друга, и тяжело дышали. Газиза ревела, размазывая слезы кулачками. Закира злобно шипела:

— Все равно изобью. Узнаешь, как меня обманывать. Получишь!

Ругая и утешая девчонок, Фатыйха, взяв за руки дочку и внучку, повела их домой. Заставила умыться, поставила перед каждой по кружке молока, по куску хлеба. Недоверчиво посматривая друг на друга, девочки принялись за еду.

— Ну, ну, помиритесь, — ласково сказала Фатыйха, погладив обеих по волосам. — А про солдата того забудьте и не вспоминайте о нем никогда. И никому не говорите. Проболтаетесь — всех нас уведут в тюрьму. Слышишь, Закира, и нас с дедушкой уведут, и маму твою уведут. А дед узнает — он всех нас убьет и разговаривать не станет. А солдат был — и нет. И не вспоминайте о нем. Хорошо?

Девочки кивнули, но тут же Закира спросила:

— А где же он, этот солдат?

— Ушел солдат. Вы еще спали, и дед еще спал. Ханифа пришла еще затемно и увела его куда-то. Разве она скажет куда! Да я и не спрашивала.

Холодное молоко остудило гнев девчонок. Они успокоились. Газиза принесла своих кукол, которые «жили» за карнизом окна. Этих кукол она сама сшила из разных лоскутков и иногда играла в них. Играла и боялась, что ее увидят и засмеют.