Нашей дочурке Пенни теперь пять лет. У неё маленькое личико, белокурые кудряшки и ровные белые зубки. Ее рождение ещё больше укрепило наш союз.
Все это звучит весьма тоскливо, но, боюсь, я создал у вас неверное впечатление. Мы ходим в гости и принимаем гостей, у нас уйма друзей. Морин — женщина умная и веселая. Хотя у неё и есть один мелкий изъян лютая ненависть к мелочам, — который дает о себе знать всякий раз, когда Морин хлопочет по хозяйству. Есть у неё и крупный недостаток (если на свете найдется беспристрастный судья). Он заключается в том, что Морин жизнь не мила, если никто не обращает на неё внимания.
Она не жеманна и не кокетлива, но если уж входит в комнату, будьте любезны тотчас же заметить её и отдать должное. Что это — актерская душа? Возможно. Хотя я склонен думать, что таким образом Морин борется с глубоко укоренившимся в её натуре чувством неуверенности.
Мимо промелькнули первые фонарные столбы на городской окраине, движение сделалось более оживленным. Вцепившись в руль так, что у меня заболели пальцы, и с ловкостью заправского таксиста лавируя в потоке машин, я пересек город и свернул в наш жилой район, который называется Мид-Парк.
Наступила полночь, дождь полил сильнее. Кое-где в новеньких уютных домах, обрамленных зелеными лужайками, светились окна. Я свернул на бульвар Таррант. Наш дом стоял в середине квартала. В гостиной горел свет, под навесом стояла наша машина. Я остановил служебную легковушку позади зеленого седана и, откинувшись на спинку сиденья, несколько секунд разглядывал машину и освещенные окна дома. Потом вылез, поднял воротник дождевика и бегом пересек лужайку. Парадная дверь была не заперта. Я распахнул её, почти уверенный, что увижу Морин, которая, как обычно, поднимется из кресла мне навстречу. Но в гостиной никого не было.
— Морин! — позвал я.
Тишина начала оживать. Казалось, пустому дому больно и обидно, что его бросили безо всякого присмотра. Я быстро обыскал первый этаж, потом взлетел наверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки разом. Сердце мое бешено колотилось. В спальне тоже никого не было. Тогда я ринулся в комнату дочери. Мне не удалось сразу открыть дверь: я слишком ослаб. Пришлось подождать несколько секунд, собираясь с силами и прислушиваясь к своему громкому дыханию. Наконец я сумел повернуть дверную ручку и зажечь свет.
Пенни мирно спала в своей кроватке, обхватив одной рукой исполинскую плюшевую панду. Она заворочалась, вздохнула и принялась сладко посапывать.
Вытирая руки и лицо, я снова спустился вниз. Когда я вошел в гостиную, носовой платок можно было выжимать.
Сейчас главное — не расклеиться и попытаться что-нибудь придумать. Я закурил сигарету и заставил себя успокоиться. Бросая в пепельницу спичку, я вдруг заметил окурок и взял его. Он был ещё мягкий и влажный: сигарету загасили совсем недавно. На окурке не было губной помады, значит, курила не Морин. Наверное, какой-то мужчина.
Я удержался и не раскрыл рта, но мысленно позвал Морин по имени. А мгновение спустя очутился у парадной двери и ощутил прикосновение мокрой мглы к лицу. Морин могла просто куда-то выйти. Едва ли в такую ночь она отправится в дальний путь, не взяв машину и оставив Пенни одну в доме.
Во всех соседних особняках было темно, и я закрыл дверь. Как и большинство простых людей, я не очень люблю обращаться в полицию. Но тут мне вспомнился глухой и еле слышный голос Морин в телефонной трубке.
Телефон у нас стоит в маленькой нише в прихожей. Я снял трубку, набрал номер, и вскоре гудки сменились тихим усталым голосом:
— Полиция, пятый участок.
— Я хочу сообщить об исчезновении человека.
— Соединяю с отделом.
Наступила тишина. Я вытер рот тыльной стороной ладони. Раздался щелчок.
— Отдел розыска пропавших без вести. Де-Костер у телефона.
— Это Стивен Гриффин, бульвар Таррант, 642. Моя жена исчезла.
Де-Костер вздохнул так, словно ему уже давно осточертела работа.
— Ее имя?
— Морин. Она…
— С чего вы взяли, будто она исчезла? Может, вышла ненадолго, или ей подружка позвонила. Или в кино задержалась…
— Слушайте, — перебил я его, — два часа назад я был за сотню миль отсюда, на юге штата. Жена позвонила мне и умоляла поскорее вернуться домой, потому что кто-то покушается на её жизнь. Когда я приехал, в доме горел свет, машина стояла на месте, но жены здесь не было. Если у вас есть какие-то вопросы…
— Я задам их, когда приеду, — объявил Де-Костер и положил трубку.
Через восемь минут послышался шелест шин на мокрой мостовой, и перед домом остановилась патрульная машина. Я ждал на пороге. Из пелены дождя выскочил Де-Костер в сопровождении молодого полицейского в мундире. Они представились, и я пригласил их в гостиную.
Де-Костер оказался тощим долговязым человеком с болезненно желтым лицом и большими мешками под серыми глазами. Но в глубине его зрачков горели яркие огоньки.
— Рассказывайте, — велел он, сдвигая шляпу на затылок.
Я рассказал все, что знал.
— У вас есть её фотография?
Я взял со столика в углу снимок Морин. Де-Костер принялся разглядывать его, и я был уверен, что он счел мою жену весьма привлекательной женщиной с незаурядным лицом.