Цветы Эльби - [24]
Так сказала мать, и все затихло. Лишь далеко-далеко слышался гул побоища, там гибли чувашские воины, побеждаемые многочисленным врагом.
Снова послышался топот коня. Он удалялся все дальше, и видно было, как блеснула вдали выхваченная из ножен сабля.
Скоро по степи разнесся призывный звук кавала[21]. Он звал воинов, возвещал о том, что полководец жив, не упали стяги его, и врагу еще рано торжествовать.
Воспрянули воины, услышав эти звуки, сомкнули поредевшие ряды. Всю ночь продолжался бой, тоскливо ржали раненые кони, стонали упавшие воины, а кавал Чавдара все звучал призывно и торжественно.
И всю ночь стояла мать Чавдара на хыбар-башне, вглядываясь в темноту. Все глаза проглядела она, беззвучно шепча молитвы. Именем солнца, именем светлого дня просила у Пюлехсе[22] победы своему единственному сыну.
Пока в степи надсадно и грозно звучал кавал, мать знала, сын ее жив.
К утру враги отступили. В крепости ждали — вот-вот зазвучит победная песня. Но не было слышно ни звука.
На поле брани воины искали эмбю, чтобы сложить к его ногам чужие знамена — так требовал обычай — и не могли найти…
Из ворот крепости вышла мать Чавдара. Увидев ее, народ изумленно затих: за ночь женщина стала седой, вчера еще смоляные волосы белы, как снег. Не глядя ни на кого, она шла по степи туда, где лежали тела погибших. Остановилась, и все услышали голос эмбю:
— Мама!
Бросилась Сайраслу-бике на голос сына.
— Сынок, — застонала мать. — Свет моих очей! Радость моя! — Голос ее сорвался.
Чавдар открыл глаза уже затуманенные смертью, из последних сил приподнялся на локте и улыбнулся.
— Ты слышала мой голос? Ты узнала его, ма… — И совсем тихо прошептал одними губами: — Спасибо…
Точно подстреленная лебедь, вскрикнула женщина и рухнула наземь.
— Пюлехсе! — гневно проговорила она, подавляя рыдания. — Пюлехсе, где ты?! Есть ли ты? Почему не вняла-моей молитве? Почему он мертв, мой сын?! Нет тебя, нет, нет!
Обхватила руками голову и превратилась в холм, седой-седой.
…С тех пор и зовут этот холм — холмом матери Чавдара. У подножья журчит ручей. И текут в нем материнские чистые слезы…
ЛЕГЕНДА О ПАХЧАСЕ ЯМАНСАРЕ
Как в орешнике следы заиньки,
Ой, в зеленом следы заиньки,
Недосуг идти, а то бы выследил.
А уж выследил, так словил бы.
Как на улице следы девичьи,
Как на пыльной следы девичьи.
Недосуг идти — провожать ее,
А пошел бы — как раз женился…
Из народной песни
Увижу живописное место: речку, заросшую ивами, уголок леса — и сразу тянусь за карандашом. Иногда по памяти рисую портрет своей невесты. Она мне кажется самой красивой на свете, самой доброй, ласковой и приветливой. Ее улыбка вдохновляет меня, а доверчивые глаза требуют, чтобы я был честным, правдивым.
Ее портретов у меня накопилось множество, но все — неудачные. В жизни она куда лучше. Но сегодня, мне кажется, портрет удался. Я смотрю в ее глаза, они синие-синие. И как будто говорят мне: «Когда же ты вернешься? Я скучаю…»
Открываю дверь, и в комнату вошел дед Ендимер. Да, я совсем забыл: вчера мы с ним договорились написать письмо внучке, что уехала по комсомольской путевке в Сибирь, на стройку.
Старик поздоровался, присел к столу. Я не успел убрать рисунок, дед заметил его — о, это глазастый дед — и улыбнулся:
— С фотокарточки срисовал?
— Нет, мучи, по памяти.
— Вот как? — удивился старик. — Значит, как Ямансар?
Я пожал плечами. Второй раз слышу это имя. Однажды был на этюдах в заволжском лесу. Места великолепные, и мне захотелось нарисовать в гуще можжевельника лицо невесты, чтобы оно чуть проступало среди ветвей. Увлекшись, не заметил, как ко мне подошел пожилой человек.
— Рисуете? — Я сразу узнал его и, по правде сказать, растерялся. Это был известный чувашский художник. — Неплохо, неплохо, а где же натура? Наверное, пошла цветы собирать?
— Нет, — ответил я, — в Москве она. В аспирантуре. Я так, по памяти.
— Ах, по памяти? Ну, что ж, можно вас поздравить, совсем, как Ямансар.
Тогда мне неловко было переспросить, кто такой Ямансар, но деда я не стеснялся:
— Он что, тоже художник, этот Ямансар?
Ендимер поморщился.
— Художник… Это сейчас так говорят. Он был пахчасем, знаменитым садовником… Да, он умел выращивать цветы. Это было так давно, что о нем знают только очень старые люди. Да и то со слов своих прадедов… Его смерть помирила здешних чувашей и татар. Послушай, если желаешь, а потом напишем письмо внучке. Время терпит…
…Жил да был в старые времена сын чуваша-землепашца Ямансар. Отец его умер рано, мальчика вырастила мать.
Был он красив, пел, как иволга, а еще умел разводить цветы. Потому и стали звать его люди Ямансар-пахчась. Деревня, в которой они с матерью жили, находилась на берегу реки Булы, рядом со старинным татарским селом.
Чуваши с татарами частенько ссорились, порой и до драки доходило: одни молились многочисленным богам, а другие — аллаху. У чувашей всеми делами в деревне заправляли йомзи и жрецы, а у татар — муллы. Это они натравливали одно село на другое, это они говорили: «Наша вера правильная, а кто в нашего бога не верит, будет проклят».
Особенно враждовали в дни религиозных праздников. Бывало, вспыхнет ссора из-за пустяка, а попы и рады — примутся раздувать ее, точно костер из сырого валежника — дым глаза ест.
