Цветы для Анюты - [7]

— Мама полночи не спала из-за тебя! — снова зашипела сестрица, убедившись, что мама спит. Она старалась говорить тише, но, видимо, эмоции распирали ее. — Она так переживает! Как ты можешь быть таким эгоистом? Неужели тебе мало папиной смерти, и ты хочешь, чтобы еще и мама…

— Заткнись! Закрой рот! — заорал я. Я не мог терпеть больше. Я задыхался от обиды и отчаянья, которые душили меня изо дня в день на протяжении уже нескольких месяцев. Я чувствовал, что не в силах так жить, не в силах терпеть. Слезы обиды и злости навернулись у меня на глазах, и я заморгал, чтобы прогнать их. В какой-то момент я даже решил, что если мама проснется, я расскажу ей все. Я отчаянно захотел, чтобы она знала, что я ни в чем не виноват, и все последние пять месяцев подвергался чудовищно несправедливым обвинениям и нападкам. Я нуждался в мамином сочувствии и поддержке, а так же в совете. Мама наверняка нашла бы способ реабилитировать меня в глазах общества. Я даже ощутил легкость на душе, словно исчез тяжелый камень, сдавливавший мою грудную клетку, и не позволявший дышать. Я погрузился в состояние легкости и умиротворения, правда, совсем ненадолго:

— Ты виноват в папиной смерти, — тихо произнесла Анька, и ее голос выдернул меня из состояния недолгого счастья.

— Что? — непонимающе переспросил я.

— Все так считают, даже мама, — продолжила Анька. — Знай, что и я теперь тоже так думаю! — вдруг закричала она.

— Мне плевать на твое мнение! — заорал я в ответ. — Плевать, ясно тебе? Я тебя ненавижу, и всегда ненавидел, и хочу, чтобы ты знала это! — я вскочил с кровати, чтобы включить свет, и на пороге комнаты наткнулся на маму.

— Прости нас, мы разбудили тебя, — забормотал я.

— И очень к счастью, — со строгостью в голосе ответила мама. — Не представляю, до чего бы вы дошли, не приди я сейчас. Сергей, пройди со мной на кухню, я дам тебе успокоительных капель.

— Не надо, — возразил я.

— Пойдем, — настойчиво повторила мама. Я догадался, что она хочет поговорить со мной вдали от Анькиных ушей. Я обреченно вздохнул, и последовал за мамой на кухню.

— Что с тобой происходит? — вполголоса заговорила мама после того, как закрыла за нами кухонную дверь.

— А что со мной происходит? — излишне дерзко спросил я. Мама покачала головой.

— Ты считаешь свое поведение обычным для тебя? Ты не появляешься дома, прогуливаешь уроки в школе, ты стал агрессивным и раздражительным. Я хочу знать, что с тобой происходит.

— У меня все замечательно. Как всегда, — упрямо заявил я. Желание открыться маме пропало, но ее голос не был холодным, как последние месяцы, от мамы исходило привычное тепло.

— А я вижу, что это не так, — мягко возразила она.

— Какая разница? Тебе ведь все равно нет до меня никакого дела. Вам всем нет до меня дела! — я резко дернул головой, снова прогоняя упрямые слезы обиды.

— Что ты говоришь, сынок! Это не так! — испугалась мама.

— Так! — закричал я. — Вы все считаете меня паразитом, гноящейся язвой, отравляющей вам жизнь, занозой в заднице!

— Сергей! — одернула меня мама.

— Мне обидно, понимаешь? Обидно от того, что приходится терпеть несправедливые унижения в то время, когда я ни в чем не виноват! Я не виноват, понимаешь? — мама кивнула головой. — Моя вина лишь в том, — продолжил я, — что я связался с этой малолетней шлюшкой!

— Сынок, — снова одернула меня мама.

— Извини. Я хотел сказать, что я… ну… — я почувствовал, как горят щеки, наверно, я покраснел. — У меня с Викой никогда ничего не было, — наконец, закончил я, и выдохнул облегченно. Мама выпрямилась на стуле, и какое-то время — минуту или даже две молчала, затем обратилась ко мне:

— Почему ты сразу не сказал правду? Почему молчал? — задала мама вполне резонный вопрос. Я неопределенно пожал плечами. — Ладно, — мама встала, и налила мне холодный чай. — Мы придумаем, что делать дальше, только прошу тебя, держи себя в руках, не срывай свою злость на Ане.

— Она сама виновата, — произнес я сквозь зубы. — Не хватало, чтобы еще и она упрекала меня!

— Она очень переживает из-за смерти папы.

— Как будто я не переживаю! Я, по крайней мере, не приблудыш!

— Прекрати! — прикрикнула мама.

— А что? Почему я должен терпеть Аньку и любить ее, как сестру, когда она мне совсем не сестра? Я не считаю ее сестрой! Я ненавижу ее! Зачем отец так поступил с нами? Зачем привел ее? Её место в детском приюте, а не в нашей семье! — мама не успела мне ответить, так как за дверью раздался какой-то звук. Мама открыла дверь, и я чуть не закричал — на полу, сжавшись, сидела Нютка. Ее лицо было спрятано в ладонях, а плечи содрогались. Она плакала. Мама бросилась к ней.

— Что ты здесь делаешь? Я же велела тебе оставаться в комнате, — мама обняла Аньку одной рукой, а второй гладила ее волосы. Анька всхлипнула, но голову не подняла.

— Я пришла, чтобы попросить тебя не ругать Сережу.

Мама раздраженными жестами дала мне понять, чтобы я ушел. Она утешала Аньку, и не заметила, как я вышел из квартиры.

Я шел быстрыми шагами, и вскоре ощутил легкую усталость. Пришлось замедлить шаг. Прогулка и свежий утренний воздух смогли усмирить бурю эмоций и мыслей, неистовавших во мне. Теперь я просто шагал, ни о чем не думая. Тишина и непривычная безлюдность улиц породили во мне желание раствориться в этом, еще сонном городе, стать его частью. Мы слишком заняты своими повседневными заботами и делами, и вынуждены большей частью времени куда-то спешить. Если посмотреть на нас сверху, наверно, это будет похоже на пчелиный улей, или на муравейник. Нет, наверно, все же, на улей. Тронь пчелу, и она обязательно ужалит. Человек напоминает мне пчелу.