Цветы дальних мест - [4]

Возле лампы теперь билась большая, гладкая, кажущаяся в пляшущем свете тигровой, с крупной выпуклой головой бабочка, и было слышно в тишине, как трепещут ее крылья, потрескивают у горячего стекла.

Женщина взглянула на часы.

— Ладно, поболтали. Завтра подъем ранний, а то к обеду не обернемся. — Она посмотрела на юношу: — Сам встанешь или будильник дать?

— Встану.

— С-скажите, — вдруг обратился к казаху, который понял жест женщины и было зашевелился, тот, полный, кто молчал целый вечер. — В-вы говорите, источник этот недалеко отсюда?

— Заинтриговал он вас? — бросила женщина. Она качнула головой, вздохнула, отвернулась к лампе и прищурилась.

— Отчего вы не позволяете р-рассказать?

Голос у мужчины, как и он сам, был мягкий и полный. К тому же он едва заметно запинался, когда говорил, — не заикался даже, а запинался именно, — и сильно картавил. Это делало его речь еще медленнее и мягче. — М-может, будем проезжать, так заглянем.

Женщина только усмехнулась презрительно и пожала плечами. Ей было, видно, не до подобных глупостей.

— Ну если будем, — выдавила она насмешливо, — тогда конечно…

Казах взял со стола нагайку и крутил в руке.

— Не хочет говорить, — откомментировал молчание гостя насмешливый. — Боится, наверное, что приедем воду мутить. Слышь, — обратился он к казаху, повысив голос, точно тот и впрямь плохо слышал, — ты б в юрту пригласил, чайком бы угостил, а?

Он уставился на казаха, ухмыляясь.

— Юрта хорошо, — сказал казах, — иди юрта. Но чай нет, йок чай.

— А что ж без чая-то приглашаешь — и вовсе грубо оборвал его ироничный. — Тогда водки давай.

К нему присоединился пожилой, вдвоем они загоготали.

— Юрта близко, да. Гости хорошо, завтра гости.

— Что ты пристал к нему, Мишка, — сказала женщина. — Он все смеется, ты внимания не обращай, — утешила она гостя. — Слушай, может, тебе чаю дать? Ты что, за чаем пришел, что ли?

Все вздрогнули, потому что казах резко поднялся на ноги. Он сделал шаг от стола, приложил нагайку к груди. Его тень удлинилась на потолке, когда он склонился в знак благодарности.

— Ты, — обратился он к полному и указал в его грудь нагайкой, — поедешь прямо так. Близко, да. Один час, хорошо? Потом так, — указал казах налево, на левое плечо собеседника. — Вот там.

Гость ткнул нагайкой в землю, еще раз улыбнулся лишь глазами и пошел из дома.

Никто не поднялся проводить его.

— Чаю-то возьмешь, ты не ответил? — крикнула вслед женщина, но казах, верно, не слышал.

На дворе сперва звякнула уздечка. Фыркнула раза два лошадь, послышался короткий хлопок, точно куском кожи ударили о кожу, топот копыт скоро смолк вдалеке.

— Они всегда так, — сказала женщина, выждав, пока все стихло, и вставая из-за стола, — войдут без спроса, усядутся без приглашения. И сидят смотрят. А что сидят — не поймешь.

Она раздраженно постучала пальцами по столу. Ну что ему сейчас надо было?

— Может, овца все же его была? — предположил пожилой.

— Пусть поищет, понюхает. У нас комар сейчас носа не подточит, — ухмыльнулся ироничный.

И женщина вскрикнула сердито:

— А вы тоже хороши! Зачем его дразнили? Его овца, не его — нам что за дело. Вон отар сколько, с чего вы взяли, что его. Да они к тому ж не считают же их каждый день. Одной больше, одной меньше… Нет, он не из-за этого приходил.

— Заглянул на огонек просто, — вставил полный, основательно сглотнув «р». — П-проезжал мимо — и заглянул.

— Володенька, голубчик, вы плохо этих людей знаете. Их не сразу раскусишь. Огонек огоньком, конечно, да только так просто они не придут. Вы вот не заметили, как глазами он туда-сюда шарил? То-то.

— Ч-что?

— А то, что приглядывал, что плохо лежит. А может, думал: водки поднесем? Или выпросить чего хотел, если не стянуть. Ведь мы после каждого поля и брезент старый, и фанеру оставляем. А для них, для кочевого-то хозяйства, фанера — что ценность великая. Где ее здесь найдешь. Да что, им обрывок веревки — и тот сгодится.

— А чай-то не взял, — ухмыльнулся ироничный. — Говорит, чая у него нет. Да навалом у него чая!

— Ну вот, — продолжала женщина прежним нравоучительным тоном, — потому и сказки сидел рассказывал. И про источник пресный, и про все. А вы и уши развесили. Он вас заговорить хотел, про то, про се, про богомолов… Кстати, где же он?

Все обернулись туда, где сидел богомол только что, но никакого богомола нигде не было.

Глава 2. НА КУХНЕ

Днем оставался дома самый младший из них.

Оставшись один, первым делом, вместо мытья посуды от завтрака и приготовления обеда, он усаживался во дворе на сооруженную здесь по приезде колченогую лавку.

Лавка, конечно же, была не очень нужна. Днем сидеть на солнцегреве было жарко, ночью — холодно, но солидность ее постройки, основательность обеих ног и толстая ровная спина без прогиба выдавали желание строивших обзавестись возможно уютнее, жить по-людски и не терпеть ни в малости неудобства.

Был повар высокий нескладный парень с большими и длинными руками, с большими ногами, худющий и всклокоченный, да еще с отпущенной, по случаю прибытия в пустыню, видно, неодноцветной клочкастой бородой.

Одет в этот час он бывал в шорты. На нос нацеплял неловкие и большие очки-телевизоры, пляжные, простого мутного стекла, прятал за ними красные от пыли и недосыпания близорукие глаза, но очки то и дело ползли с переносицы, и парень тогда подхватывал их, водворяя на место, размазывая при этом пот по лицу грязными пальцами.