Цветок в пустыне - [50]

— Ах, ядовитый гадёныш! Твои прочли «Дейли фейз»?

Динни кивнула.

— Какая реакция?

— Молчание и поджатые губы.

Майкл кивнул:

— Бедная девочка! И ты всё-таки приехала?

— Да. Мы идём с Уилфридом в театр.

— Передай ему привет и скажи, что я буду у него, как только понадоблюсь. Да, вот что, Динни, постарайся дать ему почувствовать, что мы восхищены тем, как он сжёг мосты.

Динни подняла на Майкла глаза, и выражение их тронуло его.

— Он поступил так не от гордости, Майкл. В нём зреет что-то страшное. В глубине души он не доверяет себе: ему кажется, что он отрёкся из трусости. Я знаю, он не может выбросить это из головы. По его мнению, он обязан доказать, — и не столько другим, сколько себе, — что он не трус. О, я-то знаю, что он не такой! Но пока он не докажет этого себе и окружающим, от него можно ожидать всего.

Майкл кивнул. Из своей единственной встречи с Уилфридом он вынес примерно такое же впечатление.

— А тебе известно, что он сам просил издателя написать письмо?

— Что же теперь будет? — беспомощно спросила Динни.

Майкл пожал плечами.

— Майкл, неужели никто не поймёт, в каком положении он тогда оказался?

— Люди с воображением встречаются редко. Я не смею утверждать, что сам могу понять его. А ты можешь?

— Только потому, что это — Уилфрид.

Майкл стиснул ей руку:

— Я рад, что у тебя старомодный недуг, а не просто современная «физиологическая потребность».

XX

Пока Динни одевалась, к ней в комнату вошла тётка:

— Твой дядя прочёл мне эту статью. Удивляюсь!

— Чему, тётя?

— Я знавала одного Колтема, но он умер.

— Этот тоже когда-нибудь умрёт.

— Динни, где ты заказываешь такие лифы на косточках? Очень удобные.

— У Хэрриджа.

— Твой дядя говорит, что Дезерт должен выйти из своего клуба.

— Уилфриду решительно наплевать на клуб, — он за всё время там и десяти раз не был. Но я не надеюсь, что он напишет туда о своём выходе.

— Заставь его.

— Тётя, мне никогда не придёт в голову заставлять его что-нибудь делать.

— Это так ужасно, когда тебе кладут чёрные шары!

— Тётя, милая, можно мне подойти к зеркалу?

Леди Монт пересекла комнату и взяла с ночного столика тоненькую книжечку:

— «Барс»! Но он же изменил их, Динни.

— Нет, тётя. У него не было пятен, которые можно менять.

— А крещение, и вообще?

— Если в крещении есть какой-то смысл, значит, оно — надругательство над детьми, которые не в состоянии понять, в чём оно заключается.

— Динни!

— Да, я так считаю. Нельзя ни на что обрекать людей без их согласия. К тому времени, когда Уилфрид научился мыслить, у него уже не было веры.

— Значит, он не отрёкся, а принял.

— Он это знает.

— Поделом этому арабу, — объявила леди Монт, направляясь к двери. Какая навязчивость! Если тебе нужен ключ от двери, возьми у Блора.

Динни торопливо закончила туалет и побежала вниз. Блор был в столовой.

— Тётя Эм велела дать мне ключ, Блор, и вызовите, пожалуйста, такси.

Дворецкий позвонил на стоянку такси, принёс девушке ключ и сказал:

— Миледи привыкла высказывать свои мысли вслух, так что я поневоле все знаю, мисс. Утром я и говорю сэру Лоренсу: «Если бы мисс Динни могла его увезти в горную Шотландию, куда газеты не доходят, это сберегло бы им много нервов». В наше время, если замечали, мисс, что ни день — новое событие, да и память у людей не такая, как прежде. Вы простите, что я об этом заговорил.

Динни взяла ключ:

— Наоборот, я благодарна вам, Блор. Я и сама ничего лучшего не желала бы. Только боюсь, он сочтёт такой шаг недостойным.

— В наше время молодые леди умеют добиваться всего, чего захотят.

— Мужчинам всё-таки приходится соблюдать осторожность, Блор.

— Конечно, мисс. Родные — трудный народ, но все как-нибудь образуется.

— Думаю, что мы выдержим эту свистопляску.

Дворецкий сокрушённо покачал головой:

— По-моему, тот, кто её начал, изрядно виноват. Зачем без нужды причинять другим неприятности? Такси у подъезда, мисс.

В машине девушка опустила оба боковых стекла и наклонилась вперёд, чтобы ей обдувало сквозняком разгорячённые щеки. Она была полна таким сладостным волнением, что в нём тонули даже злоба и негодование, которое вызвала у неё рецензия. На углу Пикадили она увидела плакат: «Все на дерби!» Завтра дерби! Оказывается, она перестала замечать время! Динни ехала в Сохо, где они с Уилфридом собирались пообедать у Блафара, но такси двигалось медленно — накануне национального празднества уличное движение было особенно оживлённым. У дверей ресторана со спаниелем на поводке стоял Стэк. Он протянул ей конверт:

— Мистер Дезерт послал меня к вам с запиской, а я прихватил с собой пса, — пусть погуляет.

«Динни, родная,

Прости, что сегодня подвёл. Весь день терзаюсь сомнениями. Дело вот в чём: пока я не узнаю, как на меня посмотрят после этой истории, мне не отделаться от мысли, что я не вправе компрометировать тебя. Ради тебя самой я должен избегать появляться с тобою на людях. Надеюсь, ты прочла „Дейли фейз“? Травля началась. С неделю хочу побыть один — посмотрю, как всё обернётся. Я не сбегу, мы сможем переписываться. Ты меня поймёшь. Собака стала моей отрадой. Ею я тоже обязан тебе. До скорого свидания, любимая.

Твой Уилфрид».

Динни стоило величайшего напряжения не схватиться руками за сердце на глазах у шофёра. Вот и свершилось то, чего она всё время втайне боялась, — она отрезана в самый разгар боя. Сделав над собой ещё одно усилие, она дрожащими губами выдавила: «Подождите минутку», — и повернулась к Стэку: