Цветок с пятью лепестками - [67]

Теперь путь в темноту был свободен, и она, постаравшись унять возникшую неизвестно откуда дрожь, сделала первый шаг между белых колонн.

Милан опередил ее уже у самого входа и с видимым усилием попробовал открыть створки пошире. Она шагнула в неосвещенный холл, застеленный, судя по всему, мраморными плитами. Двигаться в совершенной темноте не хотелось, но не успела она об этом подумать, как за спиной уже загорелись экраны телефонов, осветив впереди еще одни двери, правда, не такие большие, но совершенно точно закрытые.

Шаг, еще шаг. Двери, за которыми была неизвестность и что-то еще. Казалось, за этими дверями ожидал ужас. Что-то давило изнутри, словно хотело вырваться и поглотить не только ее, но, может быть, и всех, кто рядом: на площади, в машине, дальше и дальше — весь мир.

Кира неуверенно обернулась. Лицо Милана было невидно в темноте, но едва заметный кивок она смогла заметить. Он тоже что-то ощущал. Маттео, стоящий буквально в шаге, прижимал левую руку к виску.

— Из-за этого я не могу участвовать в экзорцизмах. Эта темная энергия, вырывающаяся наружу, не позволяет мыслить.

— Но это никак не связано с Уршулой! Это — само по себе!

Иезуит покачал головой.

— Это всегда предшествует обрядам. Поэтому я никогда в них не участвую.

Кира отвернулась. Все в душе клокотало. “Он не участвует, какой ранимый мужчина! Конечно, у тебя же есть другие, не такие тонкие натуры. Подходящие для общения с этим. Что же Это такое, там, внутри?”

Странно, но она не ощущала со стороны зала за дверями никого и ничего конкретного, просто странное давление. Войти внутрь — означало погрузиться в это нечто, позволить коснуться ее, а может, даже овладеть ею. Эта мысль пришла к ней совершенно неожиданно, найдется ли нечто, способное одолеть ее, навязать свою волю, несмотря на все эти новоприобретенные возможности? И вновь Милан покачал головой. “Конечно, она должна верить в себя. И в мужчину рядом. Вместе они уже одержали одну победу, не может быть, чтобы могло случиться по-другому. Чех внезапно сделал шаг вперед и обнял ее. Он не произнес ни слова, но все тепло, которое она ощутила, эта сила, бесконечная сила мужских рук, надежность, вера, которую она почувствовала. Да, он был уверен в ней! Может быть, даже больше, чем она сама была уверена в себе. Оставаться в этом кольце рук было необыкновенно приятно. Казалось, вся эта непонятная сила на время отхлынула, словно поняв, что здесь ей не место, вернулась обратно в зал Пантеона, к своим хозяевам. А ее чувства вновь ожили и закружились в мелькании цветных пятен, карнавалом необыкновенных оттенков. Наверно, впервые она позволила им закружиться в танце всем вместе и выпустила наружу повеселиться в этом холодном, по-зимнему промозглом каменном зале. Темнота исчезла, она исчезла только для нее и для Милана, и вместе с ее исчезновением она увидела, что зал освещен тысячью разных оттенков, переливов радуги. Оттенки метались, ежесекундно меняясь местами, пока вдруг не осветили разными

цветами четыре стены зала. Конечно, каждая стена продолжала свой танец тысячью полутонов, но это были полутона конкретных цветов: красного, зеленого, синего и желтого. Цвета заполнили не только стены, они метались на полу вокруг стоящих людей. И только в самом центре зала, вокруг Киры и двух мужчин, оставался круг черного, абсолютно черного цвета. “Место, где черный объединяет все”.

— Цветок. Цветок с четырьмя лепестками.

Голос Маттео, стоящего с широко открытыми глазами, был еле слышен, но для Киры он был подобен грому.

— Ты тоже видишь эту… игру? Мы поговорим об этом потом.

Она мягко развела руки своего возлюбленного. Покидать объятия Милана было бесконечно жаль, но она была должна. Должна была сделать это для Уршулы, и не только. Для всех, кто был рядом и ждал рядом с храмом. Для тех, кто ждал не только здесь, но и в других местах, даже очень далеко.

Девушка обернулась и направила все эти ищущие цели в своей необыкновенной тарантелле стихии в сторону темноты. Двери, до сих пор закрытые, замкнутые и, возможно, не только человеческими руками, вылетели внутрь центрального зала Пантеона и рухнули с оглушительным грохотом.

Пыль от удара на некоторое время была единственным, что можно было рассмотреть в свете фонариков. Эти несколько мгновений позволили ей вернуться к фразе, произнесенной иезуитом. “Цветок, цветок был очень красивый”. Осознание, понимание этих слов сделало ей больно. “Я не просила!” Печаль, пожалуй, это было самое правильное слово. Печаль. Она приобрела многое, но потеряла, может быть, еще больше.

От всего сверкающего водоворота как-то незаметно остались, казалось, только искры, время от времени пронзающие глубину изумруда на груди. Сама не отдавая себе отчета, она сжала ладони на камне и посмотрела в темноту дверного проема. Нужно было идти. Но все-таки так не хотелось! Девушка вновь почувствовала руку у себя на талии. Даже сквозь одежду она ощущала, какая надежная и сильная это была рука. Кира улыбнулась. Улыбнуться показалось ей самым правильным решением. Правда, другие как-то вообще не приходили в голову.

— Идемте внутрь. Кажется, там нас ждут.