Цветок, похожий на звезду - [7]

Коллаж – Лариса Ритта

Нужно много раз повернуть в разные стороны – так устроена дорога к реке, – и вот наконец – первозданный, запущенный обрыв крутого берега. Слишком неудобный подход и совершенно неудобный спуск. И только воде привольно обрушиваться отсюда вниз, и шумят здесь поэтому неумолчно и днём, и ночью, и весной, и летом, и даже зимой, бесчисленные извилистые, большие и маленькие ручьи.

Река лежит внизу. Она ещё не вошла в берега, ещё проплывают по ней редкие, недотаявшие льдины – грязные, почти чёрные, впитавшие всю зимнюю спячку. Река тиха, успокоена после половодья и словно не знает, что делать теперь. Монастырь на противоположном берегу – почти над самой водой. И солнце над всем этим застывшим умиротворением.

Я прохожу вдоль обрыва, сворачиваю на крайнюю улицу – и вот он распахивается передо мной сразу, словно подняли занавес – просторный, спокойный, необъятный взглядом речной берег. И я прерывисто вздыхаю, словно поднятая воздушной волной.

Он ещё не оброс луговой травой. Это потом, летом, замельтешат под ногами мелкие ромашечки, анис, дикий цикорий, клевер. А сейчас голо, черно, беззащитно и трогательно, словно в первый день творения. Лишь сырая земля, кочки и проблески мелких лужиц. Здесь недавно была река… она здесь стояла хозяйкой, подобравшись к самым заборам из штакетника. Подмывала их, рвалась в сады, в огороды. И даже в дома. А когда-то давно она всё-таки ворвалась. И оставила отметину на бревенчатой стене крепкого дома. А потом ещё одну отметину. И потом успокоилась: теперь её, настоящую хозяйку города, запомнили надолго, пока дом жив.

Коллаж – Лариса Ритта

Я пробралась через лужи к историческому дому и в сотый раз прочитала метки. Каждую весну я их читаю. Потом я стояла над рекой, впитывала её весеннюю шалую воду. А река впитывала меня – мои весенние шалые чувства. Я рассказала ей о пришельцах – вслух, никого не боясь, я одна-одинёшенька на берегу. Посмотрела на город снизу – пряничные домики на высокой горе, заборы и голые сады за заборами…

Наконец, я наобщалась с рекой и начала подниматься по крутизне – улица совершенно пуста, только мелкие собаки да величественные кошки на заборах.

«По этой дороге будет ходить твой сын», – услышала я вдруг голос.

Я остановилась и оглянулась. Никого. Только я посреди весны, притихший, старый город вокруг и притихшая, проснувшаяся река в изножии города.

«Кто здесь?» – на всякий случай спросила я шёпотом.

Тишина.

Я подняла голову – пусто. Небо, голуби, облака. И никого я опять не увидела, только кепка в очередной раз свалилась с головы. Или это я всё время падаю на землю?

Я посмотрела вниз, чтобы не поскользнуться. Увидела рядом маленькие ноги в белых сандаликах. Маленькая ладошка зашевелилась в моей руке… кто это со мной? Мы пошли дальше вдвоём. Сандалики мелко перебирали и иногда спотыкались и камни, и тогда я крепче сжимала ручонку. Может, это и правда, шёл мой сын, о котором я ничего не знаю ещё? А, может, это детство моё шло рядом – это я иду с мамой из леса, держусь за её руку и еле плетусь от усталости, а дорога длинна, и в руке – игрушечный бидончик с ключевой родниковой водой, пахнущей тёплой жестью и земляникой… Но кто, кто это мог сказать про сына? Сама я не придумала бы такого… Кого я веду за руку?

Я возвращаюсь по дороге, зачарованная, а кошки смотрят с заборов презрительно, уж они-то знают, кто это сказал и кто это со мной идёт рядом…

7

Вечером я выставила в своей комнате зимнюю раму. Теперь я была отделена от божьего мира одним только тонким стёклышком. Я вымыла его, обобрала прошлогоднюю вату, и через открытую форточку на меня дохнула весна.

Потом я вытащила из-под кровати чемодан, а из него – кучу летних платьев – и пошла к зеркалу.

Платья были все ужасные: то слишком короткие, то слишком длинные, то просто облинявшие. Я смотрела в зеркало на своё вымороченное долгой зимой, авитаминозное тело и делала поправку на загар, на здоровое кокетство и на то особенное летнее состояние лёгкости и освобождённости, когда кажется, что зимы никогда не бывает и что все наряды – к лицу.

Я выбрала два старых платья и порезала их на косынки. Когда не хочется ухаживать за головой, можно повязать такую косынку, набекрень, в стиле двадцатых годов – и будет очень модно.

Тишина стояла в доме, особенная, внимательная, живая тишина старого дома и старого города, далекого от заводских труб. В таком городе время от времени должны происходить чудеса. Они должны случаться в этот легчайший час между светом и темнотой, когда весна объяла всё живое. Ничего особенного не произойдёт. Просто прозвучат два звонка – один долгий, другой краткий – но я отделюсь от земли и вернусь к ней не скоро: это чудо тронет меня. Ничего особенного не случится. Мы послушаем музыку, допьём вино и скажем пять слов на двоих. И снова послушаем музыку, даже не глядя друг на друга, но это будет неважно, потому что музыка будет для нас одна. А потом я заварю чай, и он скажет: «Не умеешь заваривать чай». И скажет: «Врёшь, что сама варила варенье». И скажет ещё: «Сегодня опять летал во сне». И скажет: «Жду, когда прилетят соловьи» Всё это будет называться чудом, потому что это невозможно. Всё это могло быть одиннадцать месяцев назад, а сейчас – нет. Я знаю об этом. Но хожу осторожно: боюсь, что скрипнет половица и заглушит звонки – один долгий, другой краткий.