Цветок моей души - [17]

- Господин велел приготовить ванну, - сказала маленькая Лала, чернокожая рабыня, подарок князя.

Гиде с наслаждением сделала первый вдох опиума и откинулась на подушки. Горячий дым на вкус был сладковат и неприятен на первый вкус. Надо всего лишь переждать, а ждать Гиде умела так, как никто другой в этом мире. Долгожданный дурман постепенно охватывал, суетящаяся фигурка Лалы то расплывалась, то вновь обретала четкость. Мир терял остроту и резкость, становясь глубже, обретая дополнительные оттенки. Голоса звучали глуше и ниже, к звукам цеплялось эхо. «Лаааа-лааа», - протянула Гиде, желая ухватить это эхо, и еле слышно засмеялась. Привычная Лала даже не повернула головы. Оставалось совсем немного времени до прихода господина и следовало спешить. Лала вылила последнее ведро кипятка в громадную лохань, поправила полотенца, чтобы висели симметрично – господин не выносил даже малейшего беспорядка. Подошла к Гиде и поправила волосы, затем подняла безвольную ладонь хозяйки и поцеловала. Вторая рука Гиде нежно дотронулась до гладкой щеки.

- Больше нельзя? – спросила она Лалу.

- Нет, - с сожалением ответила девочка. Будь её воля, она позволила бы Гиде вдохнуть ещё опиума, но господина нельзя злить. Он не любит, когда наложница одурманена и запретит ей. Тогда Гиде совсем сломается без опиума.

За дверью послышались уверенные шаги. «Гиде!» - позвал господин и в голосе, слава милосердной Прийе, не было раздражения. Лала тотчас же скользнула к двери, стараясь выглядеть как можно незаметней. Пока Гиде раздевала господина и подносила ему вино, Лала все тянула с уходом, зная, как успокаивает хозяйку её молчаливое присутствие. Страх за госпожу боролся со страхом за себя, но, все же уступил, и Лала выскочила за дверь. Она легла у двери, готовая прийти по зову. Иногда так и бывало, господин просил чай или позвать кого-нибудь из вассалов. Иногда господин выходил пораньше, черный от злости. И тогда Лала, замерев от ужаса, вжималась в стену, надеясь, что господин не обратит на неё внимания. И только потом спешила в покои хозяйки – оттирать кровь. Гиде лежала на полу подбитой птицей, её роскошный наряд порван и измаран кровью, волосы растрепаны. Ни Гиде ни Лала не могли предугадать отчего придет в ярость господин. Иногда причина была в Гиде, то она недостаточно ласкова или излишне суетлива, то говорит не то, а то и вовсе молчит. Иногда же причина находилась в обстановке - недостаточно изысканный букет цветов, не гармонирующие между собой покрывало и подушки. Господин не придирался на пустом месте, подушки и вправду не гармонировали, а Гиде порой слишком суетилась от страха, теряя утонченность, которую так ценил в ней господин. Князь жаждал совершенства и Гиде, как его любимая наложница, должна быть совершенной – всегда красивой, ни малейшей небрежности во внешнем виде, всегда нежной и ласковой, всегда готовой развлечь господина разговором, песней или танцем. Вино должно быть самым лучшим, а подаваемые блюда – изысканными. Никто сейчас не сказал бы, что господину не получилось вылепить из бывшей постельной служанки совершенство. Лала видела какими долгими взглядами провожают её госпожу мужчины, знала, что ученые мужи с удовольствием ведут с ней беседы, дамы копируют покрой нарядов, а картины, нарисованные Гиде на шелке, украшают даже дворец наместника. Господин платил золотом за обучение Гиде, на деньги, потраченные на наряды и обстановку её дома, можно было купить всю Янтарную провинцию, на драгоценности, которые преподносил ей в дар князь, - весь иднайский флот. Но, никто не знал, чего стоило обучение самой Гиде.

- Иди ко мне, - велел Фэнсин, сидя в клубах пара в лохани.

Гиде неторопливо скинула с себя прозрачный, привезенный из Наомии халат, чуть-чуть помедлила, давая Фэнсину обласкать взглядом её тело, и скользнула в воду. Она села спиной к Фэнсину, он любил ласкать её грудь. Вода обжигала кожу.

- Какая же ты красивая, плечи будто из мрамора, - голос Фэнсина охрип, он слизнул несколько капель воды с плеч Гиде, - моя Гиде, моя малышка, моя исполнившаяся мечта…

Гиде, все ещё ощущая воздействие опиума, завороженно смотрела как из пены то выныривают, то вновь пропадают гибкие, сильные пальцы князя, оглаживающие бедра. Тёмные, почти черные на фоне её собственной кожи, ладони стиснули груди, тут же отпустили, погладили. Эти руки в ссадинах и царапинах, полученных во время тренировок, сегодня были нежны и легки. Губы, тревожащие шею Гиде, шептали ласково её имя. Время замедлилось и воздух стал тягуче-плотным. Эхо снова прицепилось к звукам: «Гииии-дееее», капля воды неестественно медленно и громко упала в воду, мягкий свет ламп обрел глубину и дополнительные оттенки, преломляясь то охрой, то кармином. Запах князя растворился в аромате цветов и, если закрыть глаза, то можно представить, что за спиной у нее совсем другой мужчина. Гиде закрыла глаза, чуть приподнялась и обернулась к нему всем телом. Она сама поцеловала этого другого мужчину, и руки, стиснувшие бедра слишком крепко, были ей даже приятны. Конечно, странно целовать постороннего мужчину, но все-же лучше, чем Фэнсина. И так приятно ощущать гладкие и скользкие от воды мышцы на груди незнакомца, запустить пальцы в жесткие волосы, слизывать соль на коже у висков. «Гииии-деееее, гиии-дееее», - звал он разными оттенками голоса, то низким, вибрирующим, то повыше, устрашающе похожим на голос Фэнсина. Гиде в отчаянии заткнула ему рот поцелуем, иначе она-не Гиде разобьётся и рассыплется осколками, оставив наедине со слишком ярким светом и всеми её страхами. Она-не Гиде, просыпающаяся в запахах опиума, другая – смелая, бесстрашная, красивая. Она не стесняется своего тела, ей нравится извиваться под мужским телом и испускать негромкие стоны. Гиде выпускает её, а сама исчезает, забирается в самую середину темноты и лежит там скрючившись. Прохладная темнота обнимает ее за плечи и начинает залечивать-зализывать раны.