Цветок лотоса - [5]

***

Рубец не срастется, если под ним здоровой основы нет

И рана откроется все равно, пусть через много лет...

Тереза бессильно откинулась на спинку кресла и задрожала. Закрыла глаза, и перед ее мысленным взором тот час возник образ Орландо. Как он стоит на крыше смотровой башни, опираясь о каменный парапет руками, закованными в стальные перчатки. Заходящее солнце играет на гравировке кирасы, бликует на стальном плюмаже шлема, сквозь забрало которого виден орлиный профиль жестокого лица. Плащ черным крылом бьется за плечами. Здесь, наверху, сильный ветер. Или он смотрит на нее, сидя верхом на огромном жеребце, способном долго выносить тяжесть человека в доспехах. Она смотрит снизу вверх, и солнце, стоящее у него за спиной, обрисовывает резкий черный силуэт. Вот его голова лежит у ее ног, черной, запекшейся раной скалится отрезанная шея. Но лицо в обрамлении забрала дышит спокойствием, глаза покойно закрыты и скорбный рот сложен в грустную улыбку. Тереза не заметила, как уснула. Большой шерстяной плед, свешивающийся со спинки кресла, сам собой поднялся в воздух и заботливо укутал спящую женщину.

VII

Не избегнешь ты доли кровавой

Что земным предназначила смерть.

Но, молчи!

Несравненное право

Самому выбирать свою смерть.

Гумилев.

Большая зала освещена факелами. С каменных стен свисают потускневшие рыцарские штандарты, выцветшие гобелены тихо шелестят кистями от легких дуновений сквозняка. Пол уставлен остатками мебели, тут и там темнеют кучи мусора. Огромный зев камина черным провалом зияет в одной из стен. По полу проносится вихрь, пламя факелов судорожно дергается, и посреди залы материализуются два призрака. Сначала они бесплотны, но, постепенно впитывая в себя свет факелов, становятся материальны. Друг против друга кружат по полу два воина. Один из них затянут в плотный кожаный доспех, поверх которого нашиты блестящие пластинки. От серебряного зерцала, прикрывающего грудь, отражается мятущийся свет факелов. Голову прикрывает остроконечный шлем, обмотанный сверху материей так, что видна только блестящая верхушка, с венчающим ее тонким шпилем. Воин чернобород, ястребиный нос делит пополам смуглое лицо с высокими скулами и раскосыми глазами. В руках воин сжимает странный клинок с широким, изогнутым лезвием. Противник его, совсем молодой юноша, в стальных латах, но без шлема. Темные кудри спадают на стальные плечи, холодные голубые глаза смотрят насмешливо и презрительно. У юноши огромный двуручный меч, которым он отражает атаки чернобородого. Северянин выжидает. Он только защищается, ожидая момента, чтобы раскроить своим огромным чудовищем легкого сарацина до пояса. Но сарацин ловок и очень искусен. Как бабочка, кружит он вокруг тяжелого рыцаря, так быстро взмахивая своим широким клинком, что видны только блики факелов, отраженные от его вороненной поверхности. Глупый, глупый молодой кяфир! Очень самонадеянный и гордый. Решил, что шутя победит умудренного опытом во многих схватках, воина не по призванию даже, а по самой жизни, великого убийцу-асcасина. Не стоит затягивать его агонии. Благородный воин убивает быстро. Взмах вороненного крыла бабочки - и по горлу юноши, опрометчиво не защищенному, прочеркнулась красная тонкая полоска, быстро набухающая кровью. Молодой рыцарь еще мгновение стоит, выпустив меч из враз ослабевших рук, потом начинает заваливаться на бок, и падает, гремя латами. Голова откатывается далеко в сторону, голубые глаза смотрят все так же надменно и слегка удивленно. По завершении поединка фигуры исчезают, и сквозняк опять воцаряется полновластным хозяином залы.

***

Будь словно смерть - не станет она плачущего щадить

Когда к человеку решит прийти жажду свою утолить.

Сначала он увидел свет. Тусклое, размытое желтое пятно. После полной тьмы, поглощающей душу, это было откровением. Прошло время, много времени, и свет превратился в огонек свечи, стоящей в углублении скалы. Свеча была толстая, вся в потеках расплавившегося воска, она долго оставалась единственным материальным предметом в долгой череде смутных грез. Постепенно мир обретал очертания. Проявились контуры неровного потолка, шершавость стен, холод промозглых ночей и яркое солнце дня, проникающее сквозь вход в пещеру. Белый старец ухаживал за ним. Поил незнакомым терпким напитком, кормил, обтирал мокрой тряпицей постоянно слезящиеся глаза. После сна веки неизменно склеивались сочащейся сукровицей, и старец терпеливо помогал разлеплять их. Дни сливались в однообразную пелену, разделенную черными провалами ночей. Не было ни мыслей, ни чувств. Но однажды он захотел встать и посмотреть, что же там, за каменными стенами пещеры. Он начал приподниматься, когда шею пронзила страшная жгучая боль, казалось, голова отделяется от тела и сейчас покатится вниз. Он без сил рухнул на ложе, и перед его взором предстало обезглавленное тело, шарящее в пустоте руками. И вспомнилась последняя схватка, чернобородый улыбающийся ассасин, что словно бабочка танцевал вокруг. И вспомнил свою смерть. - Скажи, старик, я умер? - это были его первые слова, произнесенные непослушным горлом. Старик, толокший что-то в каменной ступке, поднял глаза и ответил удивительно сильным, молодым голосом: - Теперь я могу сказать точно: Ты жив! Он бессильно закрыл глаза и провалился в пустой сон. Но когда проснулся, то помнил уже все. - Я был мертв. Ассасин отрубил мне голову. - Сказал Орландо, когда проснулся. - А я оживил тебя. - Просто ответил старец. - Но... это невозможно! Нельзя оживить мертвого, нельзя приставить на место отрубленную голову! - Возразил Орландо. - Для меня нет ничего невозможного! - Сказал старец и улыбнулся. - Кто ты? - Тогда спросил Орландо. - Тот, кого ты сам призвал в последнее мгновение своей жизни. Помнишь? И Орландо вспомнил. Вспомнил четко то, последнее мгновение своей жизни, когда неумолимый меч судьбы, гораздо более жестокий, чем клинок ассасина, черным смерчем повис от горизонта до горизонта, падая все ниже, ниже, грозя раздавить... Тогда он увидел фигуру из света, стоящую между ним и мечом судьбы. Фигура вопросила без слов, хочет ли он спасения, и он, не задумываясь, согласился. Тогда светящийся, непрерывно меняющий облик, то дьявольски искушающий, то безмерно мудрый и добрый, рассмеялся и исчез. Дальше была смерть. Теперь он опять жив. Теперь он знает, что от него потребуют за спасение. Старец хотел, чтобы Орландо стал его эмиссаром. Чтобы он сражался где, и с кем ему укажут. Он должен стать Вечным Воином. Орландо пожал плечами. Да, он согласен. Впрочем, он согласился еще тогда, в момент смерти. И теперь у него нет выбора. Но чьим эмиссаром согласился стать не задумываясь, он узнал только сейчас. Воин Дьявольской Короны, слуга иерарха Таумиель, Двойника Бога. Сатана рассказал Орландо, что заменил его глаза. - Чтобы сражаться, ты должен видеть иные сферы, другие создания, не видимые простым человеческим глазом. Ты должен видеть Гномов, элементалей земли; Ундин, обитающий в воде; Сильфов, живущих в духовном воздухе; Саламандр, огненных духов пламени. Ты должен видеть призраков, летящих над землей в неверном свете луны, мертвецов, мирно спящих в своих могилах. Ты должен видеть, как растет дерево и шумит ветер. Еще ты будешь, благодаря новому зрению, без труда путешествовать астральными дорогами, перемещаться в другие измерения и не бояться божественного блеска Колец Священных Имен. Когда Орландо совсем поправился, Сатана отпустил его, сказав, что когда будет нужно, его призовут. Орландо нашел ассасина, и убил его. Тогда он впервые смеялся над телом поверженного врага. Вернувшись к армии крестоносцев, он продолжил поход. Теперь люди сторонились Орландо, боясь взгляда его мертвых глаз. Но король ценил отвагу и доблесть верного рыцаря. Он теперь никогда не снимал доспехов, за плечами его вился вечный черный плащ, и после очередной битвы Орландо всегда смеялся, как стервятник кружа над поверженными врагами.