Цветок лотоса - [9]

— Единый энергетический центр планеты, — тихо сказал Дмитрий. — А это, по-моему, Артек… Да, совершенно верно. Самый большой детский курорт.

Прямо на них из воды шел мальчик. Он смешно отфыркивался, тер глаза, что-то кричал, поднимая фонтаны брызг, а за ним, неуклюже махая лапами, плыл щенок.

— Ну, это так… Просто мальчик с собакой. Случайный кадр… Хотя, погодите-ка… Это же сын Геннадия Рома! Значит, и сам он здесь. Сейчас поищем… Вот он! Видите, с аквалангом? Это человек, впервые севший на Юпитер.

А рядом Александр Громов, командир суперсветового звездолета «Двина». Девять месяцев назад он ушел к созвездию Бениты. Сейчас я попробую найти кадры старта. Так… Вот тут, пожалуй, видно все достаточно хорошо… Тфу ты! Я же не дал звук!..

…В комнату ворвался сдержанный гул космодрома. Плотная толпа людей обступила экипаж «Двины». Камера выделила среди них Александра Громова с братом, Рома, академика Ларина и чью-то дочку или внучку, которая накануне все допытывалась у Александра, не сможет ли она стать его прабабушкой. Они стояли чуть поодаль от всех, и было видно, как Ром что-то говорит Дронову, а девушка робко держит его под руку.

Потом камера вплотную приблизилась к Дронову.

— Пора! — сказал он. — Слышите, друзья, пора! Идите. Не надо больше нас провожать.

— Да, не надо, — согласился Ром. — Пора. Мой сын тебя встретит, когда ты вернешься.

Цепочка космонавтов отделилась от толпы и направилась к «Двине». Провожающие смотрели им вслед. Они стояли и смотрели даже тогда, когда были наглухо задраены люки. Они все знали, все понимали. Не в первый раз.

Хотя провожали так надолго в первый раз. Поверить в это было трудно. Но поверить было надо. Раз уж ты избрал себе такой образ жизни: улетать, возвращаться, ждать и не дожидаться. И стоять на бровке космодрома, провожая друзей. И стоять на мостике корабля, уходя от них на долгие годы.

— Володя! — прозвучало вдруг в динамике. — Володя, погоди-ка!

Брат Дронова поднял голову и вопросительно посмотрел на динамик внутренней связи.

— Я что вспомнил… У меня дома в кабинете бурундук сидит запертый. Привез недавно из Сибири. Очень симпатичный парень… Ты скажи сыну, пусть возьмет. Понял?

— Понял, — тихо сказал Володя. — Все понял…

И снова на экране Дронов. Теперь он беззвучно улыбается сквозь толстые стекла иллюминаторов. Высокий лоб и крутой изгиб бровей. И глаза человека, который видит вас в последний раз…

Кадры запрыгали, замельтешили. Потом откуда-то возникли два столба света, и в их пересечении вспыхнул корпус космического корабля.

— А это — «Двина-2». Завтра уходит на Венеру. Грузовой рейс, — все так же тихо комментировал Дмитрий. Местные корабли ведет околоземной Центр, а те, что уходят к звездам, — Галактическая служба наведения. Вот так она выглядит.

Тонкая серебристая стрела уходила в небо. Казалось, она поднимается прямо из океана, и, лишь приглядевшись, можно было заметить, что основанием ей служит ажурная платформа, опиравшаяся на правильной формы базальтовый остров.

Океан целиком заполнял экран, величину башни не с чем было сравнить: она, как макет без масштаба, не имела размеров. И только когда одинокое облако приблизилось к подножию башни, стало ясно, что высота ее колоссальна…

— Остров насыпан в океане, — сказал Дмитрий. — А башня выстроена из металла, полученного пятьдесят лет назад от переплавки последней военной эскадры… Мне вряд ли стоит добавлять, что все это под силу только объединенным народам, и только в мире социальной справедливости… А теперь мы в Москве. Это — Большой театр. «Садко», последний акт. Будете смотреть?

— Нет, — сказал Ратен. — Не буду.

Некоторое время они сидели молча. Перед внутренним взором Ратена возник человеческий муравейник, облепивший каменные громады Египта, галеры с прикованными к веслам рабами, гибель великой цивилизации инков, алчность Кортесса, последняя ночь Кибальчича, осужденного на смерть. По дороге на эшафот он думал о полетах в космос. Ратен увидел заснеженные дороги Сибири, по которым шли декабристы, баррикады Парижа, тупую, самодовольную рожу Вильгельма и синие лица солдат, задушенных газом в окопах.

Темные века истории Короны затерялись во времени, и Ратен воспринимал их скорее умозрительно, просто как факты, имевшие место. История Земли прошла на его глазах, и последние кадры, оборвавшиеся перед отлетом с Короны кровавой мясорубкой войны, так неожиданно вдруг завершились этой устремленной к небу серебристой стрелой, отлитой из последних военных дредноутов…

Странное чувство овладело им. Чувство причастности к тому, что сделано людьми Земли. Людьми, которые, в общем-то, были всего лишь членами большой космической семьи, такой большой, что она вмещала в себя и различные формы разума, и разные по уровню цивилизации.

Он посмотрел на Дмитрия. Тот по-прежнему сидел возле окна, и заходящие лучи солнца высвечивали его резко очерченный профиль. Только час прошел с тех пор, как Ратен переступил порог этого дома. И совсем немного времени прошло для него с той минуты, когда он впервые встретил землянина. Свирепый, полуголый надсмотрщик Царух, в ужасе бросившийся ниц, когда Ратен, защищая рабов, преградил ему дорогу силовым барьером, и вот этот спокойный в своем могуществе человек — единые звенья бесконечного процесса развития. Но сколько было окровавленных звеньев в этой цепи! Приди он, Ратен, раньше — все могло бы быть по-иному… А он не только не смог прийти вовремя, он и тут опоздал…