– Морозец! Хорошо! Самое время по коньячку вдарить! Пойдемте, вы обещали!
Упс! Правая ладонь инстинктивно нырнула в карман с бумажником. Я прикинул, сколько у меня денег. На одну рюмку, может быть, и хватит, если без закуски, да кто ж одной рюмкой удовлетворится?!
– Семен Михайлович… А чего вы так улыбаетесь лукаво?
– Отставить калькуляцию! Пошутил я над вами, Дмитрий, пошутил. У нас в институте сухой закон. Я сам не пью и сотрудникам запрещаю. К тому же поблизости нет ни одного приличного ресторана. Так что расслабьтесь.
– А зачем тогда…
– Я хотел, чтобы вы на собственном примере кое в чем убедились. Это к вопросу о цифрах. Вы оказались в стрессовой ситуации, толком сообразить еще ничего не успели, но сразу же превратились в математика: начали судорожно калькулировать, вычислять, попытались действовать на основе расчетов.
– Семен Михайлович! Грешно над живыми людьми эксперименты ставить!
– С вас не убудет.
– А хотите мороженым угощу? Рожком.
– Может, как-нибудь в другой раз? Сейчас у меня обед. И вам советую поторопиться, а то к утру не успеете!
Я успел. Писал до двух ночи. Редактуру и вычитку оставил на утро. В шесть заиграл будильник. Я умылся и вернулся к тексту. Закончил ровно в восемь. Главный хоть и без восторга, но текст принял. Ожидал, говорит, от тебя большего, но и так сойдет. Тема закрыта. До завтра свободен.
Газета, как и положено, появилась на прилавках в среду утром. А в обед меня на проходной ждал курьер из института Измайлова с пухлым бумажным пакетом.
В пакете обнаружились пирожки с тунцом и небольшой конверт с письмом.
«Здравствуйте, Дмитрий!
Мы всем институтом прочитали Вашу статью. Она великолепна. Так тепло и красиво про нас еще никто не писал. Вы кудесник от журналистики. Пирожки вам на всю редакцию. Свежие! Поделитесь с коллегами.
Я прошу прощения за свое неадекватное поведение. Вы были на высоте. Мне потом девчонки все по полочкам разложили. Я просто сорвалась. До этого было несколько случаев… печальных… и я сорвалась. Мне очень жаль, что все так вышло. Простите меня, пожалуйста. Приятного аппетита!
Ира».
На этом письмо не заканчивалось. Внизу, как и положено, стояли буковки: «P. S.», а сразу же за ними написан телефончик и в треугольных скобках дано пояснение: «На случай театра».
И хотя в письме ни слова не говорилось о Семене Михайловиче, я нутром чувствовал, что старый еврей основательно приложил к нему руку, а это значило, что все у нас будет хорошо.
