Цветины луга - [124]

— Хватит?

— Откуда я знаю? Пойдем вместе и посмотрим, что тут у вас есть в магазинах.

Выйдя из квартиры, встретили Тучу.

— Сыботин, брось женщин, иди там одна площадка обрушилась.

— Ну, раскричался! — крикнула ему Игна. — Тебя бы «Громом» надо было назвать, а не Тучей! Солнышко зашло, а тебе только того и надо! Вместо него ты ответишь здесь на заводе.

— А тебе разве плохо? Погоди, вот скоро и твоего мужа повысят. Как пустят завод, так в начальники и произведут. Вон и дочь вверх тянется, а с ними и ты вырастешь.

— Вырасту из куля в рогожку! Ну, ладно, пойдем, что ли!

Женщины шли за мужьями, перемывая их косточки, а те старались пропускать мимо ушей их ворчанье. Игна уже освоилась с новым поселком: несколько раз была на заводе и с огромным любопытством осматривала его, обошла все продуктовые магазины, а вот в универмаге была впервые.

— Видишь, в этом магазине все есть, — не без гордости сказала ей Тучиха на прощанье. — Здесь тебе не сельпо: раз в месяц привезут ситец и тут же бабы расхватают его. А у нас всегда все есть.

Вечером все собрались на крестины и стали усаживаться за стол. Мара предложила инженеру место в центре стола. Игна позаботилась о себе сама.

— А ну-ка, встань, Туча черная, я хочу посидеть рядом с главным инженером. А то как приеду обратно в Орешец, меня спросят: в какой угол тебя сунули, а я отвечу — сидела на красном месте, в центре стола, рядом с главным инженером, и вела с ним беседу о вас. Я из-за этого и пришла сюда. Беспокоит меня, товарищ главный инженер, один вопрос: что вы хотите делать с Опинчовцем? Болтают, что вы и до него решили добраться.

Главный инженер ничего не ответил. Он почему-то чувствовал себя, как говорят, не в своей тарелке. Стеснялся, старался быть незамеченным, что никак не вязалось с его служебным положением. Ему было лет тридцать пять — тридцать шесть. Он строил уже второй завод, а смущался, словно студент, редко бывавший в обществе.

— Оставь человека в покое, мы здесь собрались не для деловых бесед, — крикнул ей Сыботин с другого конца стола. — Мы сейчас не в деревне. Вот вернемся в деревню, тогда и разговаривай. Сейчас здесь главное — ребенок.

— Так и ребенок наш, орешчанский! Орешчанин!

— Какой же он орешчанин? — воскликнул Сыботин. — Он наш, заводской!

— Нет, дудки! — старалась перекричать мужа Игна. — Разве отец его заводской, а не наш, сельский! Скажи ему, председатель, ты же отец ребенка, какой ребенок — сельский или заводской?

— Важно, где родился. А родился он на заводе, так и в свидетельстве о рождении написано, — ответил вместо Дянко Сыботин.

— Мало ли что там написано? У завода еще и названия-то нет!

— Игна права! — вмешался Туча. — На заводе каждый день рождается новая жизнь, новые люди…

Мара и Тучиха накрывали, на стол. Комната наполнилась запахом жареной рыбы.

— Опять наш Тонкоструец вас кормит, — сказала Игна. — Но это, наверное, последняя рыба. Совсем запоганили воду…

Весь вечер Игна не унималась. Она все время напоминала землякам, что они орешчане и что этого нигде и никогда нельзя забывать. В комнате весь вечер царили смех и шутки. Один только главный инженер витал мыслями где-то далеко. Шутки и смех плескались вокруг него, как волны вокруг одинокой скалы. Он оживлялся, только тогда, когда Мара была рядом.

Но зато Игна не теряла ни минуты. Она подходила к инженеру и дипломатично или прямо в лоб задавала вопросы, касающиеся дальнейшей судьбы села Орешец. Вот и сейчас она добивалась согласия инженера на что-то. А он мягко улыбался и, стараясь не обидеть ее, говорил:

— Пока ничего определенного не скажу. Поговорим с товарищами, обсудим.

Если бы на его месте был Слынчев, тот сразу бы отрезал «да» или «нет». Тот не признавал никаких обдумываний. Он и совещания созывал только для того, чтобы оформить свое мнение, как коллективное. Середины для него не существовало. Ни экватора, ни меридианов он не признавал, для него существовали только северный к южный полюса. Горячее и холодное! Белое и черное! А инженер не только говорил от имени коллектива, но и думал, и действовал заодно с коллективом. И это делало его простым и доступным. В его мыслях и действиях каждый находил что-то свое, частицу самого себя. Но сегодня вечером он выглядел угнетенным. Не откликался на шутки орешчан, не мог преодолеть в себе какой-то невидимый барьер. Мара не знала, что и подумать.

Когда они встретились у дома Янички, ее поразило его обаяние, душевная раскованность, непринужденность чувств и мыслей. Мара тогда была подавлена, а он смог пробудить в ней интерес к новой жизни. Сейчас же она пыталась отвлечь его от мрачных мыслей. Она поглядывала на него радостными сияющими глазами, ласковая улыбка не сходила с ее лица. Но инженер по-прежнему оставался скованным и холодным…

Что с ним случилось? А может, он испытывает то же чувство неловкости и смущения, которое раньше сковывало ее. У нее защемило сердце при мысли о том, что он идет по пути, уже пройденному ею. Лелея эту мысль, она чувствовала, что у нее вырастают крылья. Мара знала, что она нравится инженеру именно такой и, глянув ему прямо в глаза, увидела… Да, да! Ясно увидела в них радость и грусть…