Цвет времени - [20]

Полине девять лет. Она подходит к клавесину и требовательно произносит: «Кола!» — «Нет, Полина, нельзя, не разрешается. Это мамин клавесин, понятно тебе?» Инструмент никто больше не открывает, кроме настройщика, которого В*** по старой памяти вызывает каждые два месяца. Полина упирается, сердито повторяет: «Ма-мин… ма-мин…» Всхлипывает, трясет головой и умоляюще твердит: «Кола!» Она крепко прижимает к груди куклу, которую купил ей Батист. Приходится вырывать у нее из рук эту куклу, чтобы увести подальше от «музыки»… Когда отец уезжает из города, Полина забирается вечером в кровать Жана-Никола вместе с Бабьолем, спаниелем дофина, и старенькой болонкой Тритоном, утехой старших детей, и засыпает там с ними в обнимку. Она больше не рвет книги, она уже разглядывает картинки — правда, нередко держа их вверх ногами. Она еще любит сидеть — молча, неподвижно, в темных углах, но иногда можно услышать, как она смеется. Она ест мякоть сдобы. Она щеголяет в новом платьице.

Скоро Полине исполнится десять лет. И она доживет до них! Жан-Никола уверен в этом, хочет этого. Обедая с отцом, он осмеливается подсказать ему, что «на большой картине, той, что стоит в мастерской лицом к стене, можно было бы… наверное… написать и Полину. Рядом со мной». Батист усмехается: «Ты сказал „можно было бы“, и кто же этим займется? Уж не ты ли?» Юноша утыкается в тарелку: «Вы же знаете, я ни на что путное не годен…»

— Ну нет, отчего же! Фремен (новый директор Академии) уверяет, что ты делаешь успехи в изучении форм. Правда, в пропорциях ты еще не особенно силен. Да и штриховка у тебя пока резковата, и контрасты не всегда удаются… Но мастерство приходит с годами: в твоем возрасте мало кто способен написать такую вот Полину! Что ж, давай решать вместе, в каком виде я буду ее изображать… Будь эта модель… ну, скажем так, более нормальной, нам пришлось бы считаться с ее вкусами, но с какой стороны ты подступишься к этой? Итак, я жду твоих предложений.

Батист пользуется любым предлогом — прогулкой, посещением кухни, разговором за столом, — чтобы преподать сыну урок живописи Он старается вложить свое мастерство в Жана-Никола, как тот всовывает кашу в рот сестре.

— Ну-с, так что ты предлагаешь?

— Не знаю, отец. Полина… она же… ну, в общем, не такая красивая, как принцессы…

— «Не такая красивая, как принцессы»? Вот сразу две глупости в одной фразе. Я люблю Полину, любил ее задолго до тебя, но она просто уродлива. Однако художник должен иметь мужество смотреть на тех, кого собирается писать, хотя бы для того, чтобы портрет удался! Ибо с любого человека можно написать удачный портрет… Если ты думаешь, что принцессы хороши собой, то жестоко ошибаешься, дружок: они все некрасивы, кроме маленькой мадам Луизы и, может быть, мадам Софи; госпожа инфанта страшна, как смертный грех, мадам Анриэтта — грузная толстуха с невыразительным лицом, мадам Аделаида похожа на жирную чушку с крошечными глазками, а мадам Виктория, если и дальше будет так расти, превратится в здоровенного гренадера!.. Но вернемся к нашей модели: скажи-ка мне, в чем выражается безобразие Полины?

Мальчик глядит в тарелку, вертит в пальцах вилку с насаженным кусочком мяса, чертит ею полоски в соусе и краснеет, не поднимая глаз, будто чего-то стыдится. «Но чего?» — спрашивает себя отец.

— Я жду, — говорит он строго.

— Э-э-э… Иногда Полина… иногда она слегка косит…

— Да не иногда, а часто! Дальше!

— Ее лицо… оно не…

— Оно слишком узко, верно. А какая именно часть лица?

— Я не… Наверное… наверное, лоб?

— Правильно, лоб. Это из-за щипцов.

Внезапно Батист перестает говорить назидательным тоном: «Когда твоя мать рожала близнецов, врачам пришлось накладывать щипцы, и они изуродовали бедную девочку… Но, похоже, этот недостаток со временем не будет так уж заметен. И потом, всегда можно прикрыть лоб кудряшками, замаскировать ими впадины на висках, а поверх надеть чепчик. Ей не идет, когда волосы забраны в пучок. Надо бы…» Пролетает тихий ангел. «Ладно, вернемся к главной теме: как сделать привлекательной тощую дурнушку с вдавленными висками и косящим глазом? Ну же, говори, ты что, язык проглотил?» Да, похоже, Жан-Никола и впрямь онемел, он уже сожалеет, что заговорил с отцом. «Будь Полина одна на портрете, я бы сказал тебе, что тут никакие хитрости не помогут: чудес не бывает. Как говорится, черного кобеля не отмоешь добела… Но когда мы имеем дело с групповым портретом, жанровой сценкой или историческим полотном, напрашивается простое решение: изобразить модель в профиль. В профиль, понятно тебе? Потому что в профиль эта малышка будет выглядеть как любой другой: не видно больше ни косого взгляда, ни изуродованного лба, ни узкого лица. Кстати сказать, носик у нее очаровательный… И вот еще одно преимущество, о котором тебе не следует забывать, когда начнешь работать самостоятельно: портрет в профиль позволяет сэкономить время. Нет ничего легче, чем набросать лицо в профиль! Это уловка всех живописцев, не умеющих рисовать! Взгляни только на картины господина Шардена…[31]»

— Разве господин Шарден не умеет рисовать?

Жан-Никола пользуется удобным случаем, чтобы отвлечь отца от Полины: пускай уж лучше рассуждает о своих соперниках!.. Не то чтобы В*** любил злословить — просто, старея, он слегка ожесточился. По мере того как он все глубже увязает в официальной живописи — и осознает, что прочно в ней увяз, — он ополчается на тех, кто сохранил за собой свободу. Этот Шарден, видите ли, снискал успех у публики, пишет мало, выставляется, только когда хочет! Еще бы, ему-то легко, он ведь сын поставщика Его Величества. Владелец двух домов. Дважды женился на богатых женщинах. Уж этому господину не понадобилось представлять картины в Академию, его туда приняли с распростертыми объятиями, даже без обязательного сюжета! Он и сегодня похваляется тем, что пишет только «забавы ради»! Благодаренье Богу, он избрал для себя мелкий жанр, чтобы не сказать — крошечный…