Цвет пурпурный - [34]
Вот мы и на месте. У меня ноги онемели от сидения на носилках всю дорогу, еле размяла их, когда мы добрались до деревни. Все жители тут же столпились вокруг нас, выйдя из своих круглых хижин, крытых соломой, как я сначала думала, но потом это оказалось растение с большими листьями, которое растет повсюду. Они его собирают, сушат и кладут на крышу вперехлест, чтобы дождь не попадал. Это считается женская работа. Мужчины забивают столбы для стен и иногда помогают строить стены из глины и речной гальки.
Ты не представляешь, какие у них были удивленные лица. Они окружили нас и сперва только смотрели. Потом несколько женщин подошли и потрогали мое и Кориннино платья. Подол у моего платья был такой грязный после трехдневного путешествия с ночевками и готовкой на костре, что мне стало стыдно. Но потом я рассмотрела их платья. Их будто свиньи по земле валяли, и сидят они плохо. Потом к нам еще подошли женщины и потрогали нам волосы, все еще не говоря ни слова. Потом стали наши ботинки рассматривать. Мы взглянули на Джозефа. Он нам объяснил, что они так себя ведут, потому что раньше к ним только белые миссионеры приезжали. И они, естественно, думали, что все миссионеры белые, и наоборот. Некоторые мужчины ходили в порт и видели белых купцов, поэтому они знали, что белые умеют не только миссионерами быть. А женщины нигде не были, и единственный белый, с каким они когда-либо имели дело, был миссионер. Они его похоронили год назад.
Самуил спросил, видели ли они белую женщину-миссионершу, которая живет в двадцати милях от их деревни, и они сказали, что нет. Мужчины, бывает, отходят миль на десять от деревни во время охоты, но женщины стараются держаться поближе к своим домам и полям.
Одна женщина задала вопрос. Мы посмотрели на Джозефа. Он сказал, что она спрашивает, чьи это дети, мои, Коринны или нас обеих. Джозеф сказал, что они Кориннины. Женщина посмотрела на нас и еще что-то сказала. Мы опять посмотрели на Джозефа. Он сказал, что она сказала, будто они оба на меня похожи. Мы вежливо посмеялись.
Потом другая женщина сказала что-то. Она спрашивала, не вторая ли я жена Самуила.
Джозеф ответил, что нет, я такая же миссионерша, как Коринна с Самуилом. Потом кто-то сказал, что они никогда не подозревали, что у миссионеров могут быть дети. А другой сказал, что никогда не думал, будто миссионеры бывают черные.
Потом кто-то сказал, что видел сон как раз прошлой ночью, и что во сне он видел, как приехали новые миссионеры, две женщины и мужчина, и все черные.
Тут началось столпотворение. Детские личики стали выглядывать повсюду из-за материнских юбок. Нас повлекло куда-то вместе с деревенской толпой, наверное, их было около трехсот человек, и мы оказались под навесом из листьев, где все уселись на землю, мужчины впереди, женщины и дети позади. Несколько стариков, похожих на наших церковных старост — в мешковатых штанах и лоснящихся плохо сидящих куртках, — стали о чем-то шептаться между собой и наконец спросили, пьют ли миссионеры пальмовое вино.
Коринна посмотрела на Самуила, Самуил посмотрел на Коринну, а нам с детьми уже кто-то сунул в руки маленькие коричневые глиняные стаканчики, и мы, после всех дневных волнений, тут же стали пить.
Мы прибыли в деревню около четырех и просидели под лиственным навесом до девяти. Там же мы в первый раз ели деревенскую пищу, жаркое из курицы в арахисовом соусе, и ели мы его пальцами. Но большей частью мы слушали песни и смотрели, как танцуют наши хозяева, поднимая тучи пыли.
Основная часть обряда гостеприимства состояла из рассказа про листья, идущие на кровлю, который нам перевел Джозеф. Люди в этой деревне верят, что они всегда жили на одной и той же земле, там, где сейчас их деревня. И эта земля всегда была щедра и добра к ним. Они сажают маниоку, и поля приносят большие урожаи. Они сажают земляной орех, и опять земля дает им сторицей. Они сажают ямс, хлопок и пшено. И еще много другого они сажают. Но как-то, давным-давно, один человек захотел получить земли больше, чем ему полагалось. Он мечтал вырастить большой урожай, чтобы продать его белым людям на побережье. Поскольку в то время он был вождем, то он захватывал все больше и больше общей земли и брал себе все больше и больше жен, чтобы они на этой земле работали. Жадность его была беспредельна, и он стал распахивать землю, на которой рос лист для крыш. Даже его жены были недовольны и стали жаловаться, но они были известны своей ленью, поэтому никто не стал их слушать. Лист всегда рос в изобилии, и жители не помнили такого, чтобы листьев не хватало всем, кому они были нужны. Постепенно жадный вождь захватил столько земли, что даже старейшины забеспокоились. Но он их подкупил, подарив им новые топоры, горшки и ткани, которые он получил от торговцев на побережье.
Однажды, во время дождливого сезона, буря унесла все листья со всех хижин в деревне, и люди вдруг, к своему горю, увидели, что в округе не осталось ни одного растения с листьями для кровли. Там где раньше, с незапамятных времен, колыхался кровельный лист, теперь росли земляные орехи, маниока и пшено.
Книга составлена из рассказов 70-х годов и показывает, какие изменении претерпела настроенность черной Америки в это сложное для нее десятилетие. Скупо, но выразительно описана здесь целая галерея женских характеров.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.