Цвет моего забвения - [61]

Последние запасы воздуха распирают лёгкие. Рёбра стонут от напряжения. Реакции моего организма вот-вот выйдут из-под контроля разума! Когда мозг одуреет от недостатка кислорода, мне придётся выдохнуть! Я знаю, что следом наступит недолгое облегчение. Ложное. Потом мне непременно захочется сделать вдох, и тогда вода польётся в меня, заглушая последние отголоски жизни.

Как долго я смогу задерживать дыхание?

Холод сводит мышцы. Я пытаюсь разогнуть стопы, но не получается: болезненное напряжение тянет носок кнаружи. Судорога переползает на лодыжку и взлетает по икре. Отравленная стрела, пробившая мускулы — вот чёрт!

Плотно сжимаю губы. Взгляд затуманивает чёрно-красная пелена, и мне кажется, что сознание вот-вот уплывёт вместе с мелкими пузырьками, непроизвольно ползущими из моего носа. Стараясь не открывать рот, кусаю кончик языка. Металлический привкус струится в горло. Следом приходит облегчение. Нельзя терять сознание. Нельзя.

Судороги возвращаются, сминая ноги створками капканов. Хочется завыть от боли! Страх переплетается с изнеможением. Но я преодолеваю себя и барахтаюсь, рассекая упругий водный массив.

У боли есть предел, за которым она переходит в наслаждение. У страха — грань, переводящая его в эйфорию. Если бесконечно смотреть в темноту, рано или поздно она станет твоим светом. И у моего тела есть эта неведомая финишная черта, открывающая новую грань. За ней — пустота и вечная свобода. Остаётся только надеяться, что я не достигну её, пока моя голова не окажется над водой. В озере золотистой плазмы, что сочится сквозь радужную гладь.

Темнота снова набегает на глаза, и голова начинает кружиться. Здесь, под водой, время тянется медленнее. Значит, счёт идёт даже не на секунды, а на мгновения. Моя жизнь оборвётся гораздо раньше, чем я думаю.

Боль струится между рёбрами. Скользит по грудной клетке и, добравшись до спины, натягивается вдоль позвоночника. Я выгибаюсь. Спазм стискивает грудь. Изо рта и носа вылетают пузырьки. Сталкиваются друг с дружкой, сливаются, растут. И несутся к поверхности неугомонным роем. Туда, где должна быть я…

Это проигрыш. Я умерла. Я…

— Ёшки-матрёшки, — слышу я внезапно.

Голоса в воде? Это что-то из области фантастики!

— Вот так глюки! С чего это меня так приплющило?! — снова возмущается тот же голос.

Иллюзия разбивается. Стеклянные пласты превращаются в потолок, покрытый трещинами, паутиной и разводами ржавчины. Я хлопаю глазами. Вокруг — грязный воздух, пахнущий пылью и сиренью. Делаю жадный и глубокий вдох. Выдыхаю. А затем — вдыхаю снова и снова, пресыщаясь богатством, которого не видят и не ценят.

Стоп. Где я вообще нахожусь? И почему вокруг такой бардак?!

— Чую, нам кранты, — в очередной раз раздаётся знакомый голос, и тут я просыпаюсь окончательно.

События вчерашнего дня вспыхивают в памяти, как искры. Простреливают мозг и тут же гаснут, оставляя после себя пепел. Точка отсчёта не изменилась: я стою в подъезде и заглядываю в рюкзак. Дальше — пустота.

— Вилма, — бормочу я, перекатываясь на бок. — Если ты потеряешь веру в лучшее, её не останется ни у кого. Сольёмся все, как шлак.

— Вякает ещё она что-то… Да ты посмотри только! — кричит Вилма.

Готова поклясться, что слышу в её голосе панику. Только это никак не может увязаться с той Вилмой, которую я видела вчера. С бесстрашным и весёлым существом неопределённого пола, что ловко вытащило меня из петли, поставило на ноги и приказало идти.

С человеком, который стал моей батарейкой.

Я сажусь на кровати и поправляю бандану на лице. Металлическая перекладина врезается в икры, когда я опускаю ноги на пол. Вытягиваю руки в потолок и расправляю плечи. Что-то хрустит в пояснице. Только сейчас я понимаю, как сильно болит моя спина.

— Да подойди что ли! — возмущается Вилма. — Тут жесть!

— Вся эта переделка жесть сама по себе, — возражаю я. — Куда уж больше?

Я медленно поднимаюсь и выношу себя в коридор. Вилма переминается с ноги на ногу у распахнутой двери квартиры. И что она там забыла? Вероятно, ещё не проснулась до конца. Как и я.

— Замуровали, демоны, — ворчит Вилма, показывая в дверной проём.

Я приближаюсь к ней: медленно и осторожно. Как бы то ни было, я не желаю видеть то, что ей мерещится. Но интуиция подсказывает, что всё гораздо серьёзнее, нежели минутный каприз. Это не галлюцинация и не бред. И озадаченный взгляд Вилмы подтверждает это.

В груди нарастает паника, и мне кажется, словно я снова под водой. Как в моём странном сне. Даже стены и воздух приобретают насыщенный голубой отлив. А ноги дрожат, словно пол вот-вот уйдёт из-под ног, отправив меня в безнадёжно-стеклянный мир. На всякий случай я втягиваю воздух и задерживаю дыхание. Страшно.

— Посмотри, — Вилма переходит на шёпот. — Нас замуровали.

Я смотрю. И прикрываю рот, чтобы не охнуть. Дверной проём заслоняет бетонная плита. Наглухо. Остаётся только догадываться, как она там очутилась и кто её подвинул.

— Да уж, — бормочу я, стараясь не поддаваться панике. — Хорошенькие новости.

— И мы что, поумираем тут с голодухи?! — Вилма задирает нос в запаутиненный потолок.

— Самое страшное не это. Подумай о том, что мы не знаем, для чего мы здесь. До сих пор. В этом мог бы быть ответ.