Цвет цивилизации - [59]

– А я разве слишком стар? Мне еще нет тридцати лет…

Она дерзко засмеялась.

– Да? Я думала, больше. Но довольно, прошу вас. Полагаю, что это пререкание так же тягостно для вас, как и для меня. Я вам сказала «нет» два раза: я думаю, этого достаточно для вашего самолюбия, если не для вашего любопытства.

Он оживился.

– Дело идет не о моем самолюбии. Уже давно я позабыл о нем ради вас. Вот уже два месяца, как я сделался вашей тенью. Два месяца, как из любви к вам я отрекся от своей личной жизни, два месяца, как Сайгон, знавший меня гордым и исполненным презрения ко всем, торжествует, видя, что я в западне. Не все ли равно? Дело идет о моем сердце, а не о тщеславии, о моем сердце и моей жизни, потому что, если вы мне откажете, я умру.

Она рассматривала его с насмешливым любопытством.

– Вы очень красноречивы… Я понимаю теперь многое, чего не понимала раньше. Скажите, а с m-me Мале вы говорите теми же самыми фразами?

Он побледнел. Сфинкс торжествовал победу, загадка осталась неразгаданной. Он пристально смотрел в ее черные глаза. Она не хотела… Почему она не хотела?

Внезапно его охватила злоба поражения. Когда-то он знал дерзкие слова, которые больно стегают заносчивых женщин. Он старался вспомнить эти слова, чтобы воспользоваться ими.

– Вот как? – сказал он, отступая. – Вы осведомлены более, чем я предполагал. Тем лучше. Раз уж вы начали быть откровенной, я надеюсь, что вы будете ею до конца. Одно только слово, и я уйду – навсегда. Если я убью себя, выйдя отсюда, я хочу знать, по крайней мере, за что. Сделайте одолжение, скажите причину вашего отказа, истинную?

Она села опять.

– Я не обязана говорить вам ее.

– Но, быть может, я ее угадаю сам?

Она поднялась, надменная, и протянула руку к сонетке звонка.

– Не звоните, – быстро сказал Мевиль. – Я способен отнестись к вам без уважения перед вашей прислугой. Кончим. Вы не хотите выйти за меня замуж? А есть ли у вас основания привередничать? Вы бедны, как нищая, вы это знаете. Что же, вы надеетесь во второй раз встретить человека, как я, готового взять вас голой и заплатить долги вашего отца?

Она слушала со скрещенными на груди руками. Вдруг он увидел, что она смеется. Смеется с торжеством. Он остановился, внезапная мысль ослепила его.

– Ах, я глупец! Вы уже нашли его, вашего простофилю… И вот почему… Но кто же это? Кто?

Он доискивался, охваченный бешенством, с той проницательностью ясновидения, которая наблюдается в минуты жестокого напряжения нервов.

Она пожала плечами. Подавив свое негодование, она снова сделалась безучастным сфинксом, которого люди не могут рассердить. Она почти с состраданием смотрела на того, кто стоял перед нею, брызжа слюной от ярости.

– Ступайте вон, милостивый государь, – сказала она просто.

И так как он не тронулся с места, она сама сделала два шага к двери. Он осмелился протянуть руку и коснуться ее плеча. Она обернулась, быстрая как молния, с глазами, засверкавшими ярким пламенем на ее бледном лице.

– Подлец! – закричала она. – Я не ошиблась, отказав вам сейчас. Я хорошо поняла, что вы такое: человек без чести и мужества, презренный, истасканный, низкий, подлец! Вот, вот почему я не хотела вас. Вот почему вы мне внушаете ужас. Посмотрите на себя в это зеркало! Посмотрите скорее, да посмотрите же!

Он невольно посмотрел.

– Ваши провалившиеся глаза? Ваши зеленые щеки? Вся ваша постыдная, гнусная жизнь написана на вашем лице! Ведь это же видно, ведь это можно прочесть, что вы не мужчина больше, а сломанный картонный паяц, нити которого порвались. И вы хотите жениться на мне, хотите меня купить за ваши четыре су. Меня, молодую, здоровую, чистую? Вы, который старше стариков, который скоро сядет в коляску для паралитиков? Вы с ума сошли! Это стоит дороже – купить чистую девушку.

Он пытался выпрямиться, изнемогая от стыда.

– Дороже? Сколько же? Я спрашиваю цену. И имя покупателя! Богача, олуха, готового на все, самодовольного рогоносца… Черт возьми, да я его знаю, это Роше. В Сайгоне никого нет ни развратнее, ни богаче. И я хорошо помню: я видел, как он слюнявил вашу перчатку в тот вечер у губернатора…

Она не покраснела.

– Вы видели? Тем лучше! Да, я выйду за него – если я захочу, если я удостою захотеть, если жизнь заставит меня, бедную, как нищая, продать себя. Но по крайней мере, покупатель будет богат, как царь. А вы…

Пальцем она указала ему на дверь. Ее глаза метали молнии.

Он отступил в ужасе.

Он пятился назад.

Два кресла, задетые им, покачнулись. Он ударился о створку двери. Он смотрел на ковер, не смея более поднять на нее глаз. Но и не видя, он чувствовал ее, стоящую во весь рост, непреклонную и бледную, с протянутой рукой, – страшную.

На перроне дождь все еще лил ручьями. Не замечая ничего, он спасался бегством.

XXIX

Часом раньше «Лавина» стала на якорь на реке возле «Баярда».

Начались визиты, рапорты, объяснения. Дело шло во всяком случае быстро: Фьерс встречал одни запертые двери. Адмирал д'Орвилье инспектировал батареи на мысе Святого Иакова. Начальник арсенала, заваленный делами, не принимал. Бюро, вышедшие из их обычного оцепенения, обнаруживали усердие и даже деятельность.