Crazy - [11]

Я Ивану рассказала для смеху, но он даже не улыбнулся:

— Алька, ты не бездарность. Насчёт этого можешь не переживать. Иначе бы Решетов твои работы не выставлял. Другое дело, не бывает, чтобы всем всё нравилось. Поэтому если кто-то скажет неприятное, ты не переживай. Ладно?

Соврала, что ладно.

Юльку на выставку я пригласила почти перед самым открытием. Вот это был шок! Она про простое рисование не знала, а тут — сразу выставка!

Мне пришлось взять с неё слово, что новость не разлетится каркучей птицей по всей школе: Мойдодыра хватает!

А потом грянула пятница. После бессонной ночи у меня разболелась голова, и я осталась дома на досыпание. И, действительно, выспалась, но к началу всё равно чуть не опоздала: одевалась.

Мы с мамой придумали, что я буду в платье, которое папа привёз из Бельгии. Очень красивое, хотя, на мой вкус, слишком расфуфыренное. Я нарядилась, поглядела в зеркало — ну просто куколка Барби! А времени уже нет. Пришлось влезать в джинсы, срочно гладить блузку. Мама когда увидела, какое-то время держалась. Потом из неё посыпались советы. Один за одним. Потом она заявила, что все будут люди как люди, а я страхолюдина. Мы, естественно, рассорились и пошли на мою и дяди Вовину выставку по отдельности.

Почему так бывает? Я маму больше всех на свете люблю. И она меня, я знаю. Но как только начинаем о чём-нибудь договариваться, обязательно поссоримся. А потом переживаем. Я — так точно. Всегда начинаю о себе плохо думать, что бессовестная, что обижаю любимого человека. Затем начинаются «последние» обещания: не вестить на всякие фразочки, молчать, соглашаться. Терпеть, в общем. Но с терпением у меня пока сплошные проблемы. Может, потом, во взрослой жизни? Мне мама так и говорит: вот будут свои дети, ты меня поймёшь!

Когда я, запыхавшись, прискакала к художественному музею, Юлька и Иван уже были нервные. Особенно Юлька. Она сразу же начала на меня наезжать:

— Слушай, звезда, мы тебя полчаса ждём! Там столько телевидения! И дядьки с дамами. При костюмах. Ты не боишься?

Я хотела ответить, но Иван перебил:

— Юль, Аля не боится. Правда, Аля?

И посмотрел на меня… Прямо наш школьный психолог. Мне даже смешно стало. Я махнула рукой:

— Нисколечки.

Хотя, какое там «нисколечки», если в организме всё тряслось, как мышиный животик. Верите, я никогда не видела, как у мышей животики трясутся. И не хочу на эту заразу смотреть. Но где-то такое выражение прочитала, и мне понравилось.

Выставочный зал располагался на втором этаже. У входа нас остановил милиционер — красивый парень. Мы с Юлькой замялись, но Иван объяснил, кто мы такие, и охранник сразу потерял к нам интерес.

Наш художественный музей занимает старинное здание со всякими колоннами, портиками, атлантами и кариатидами. Внутри тоже ничего себе — люстры, канделябры (понятия не имею, что это такое, просто слово нравится), портьеры. На лестнице — тёмно-красный ковёр, перила дубовые (это я так думаю). По такой лестнице очень торжественно подниматься.

Пока мы шли, мне снова Маргарита вспомнилась. Ещё Наташа Ростова. Мы, правда, «Войну и мир» пока не проходили. Но мама мне летом с ней так надоела! Весь июнь: «Читай, читай, читай». Я долго упиралась. Посмотрю на четыре кирпича: жуть! Как можно такие книги писать? Потом сдалась, увлеклась и быстро-быстро все четыре проглотила. Вот это было да-а-а! Там Наташа на свой первый бал шла, как я — на первую выставку. Только мне кажется, Наташе было не так страшно.

Людей в зале собралось не слишком много. Все они стояли группками, разговаривали и были какие-то необычные. Странные какие-то. Иван тоже, наверное, об этом подумал, потому что сказал нараспев:

— Богема.

У Юльки глаза загорелись, а плечи, совсем как у меня, полезли вверх голову прятать.

Мне тоже захотелось спрятаться за какую-нибудь портьеру, но тут к нам подошли дядя Вова и совсем молодая девушка с обсмыганными волосами. Туфли у неё были — просто танки!

— Вот, Мариночка, Аля Дыряева, героиня сегодняшнего дня. Алечка, Марина представляет программу «Культура» на нашем городском телевидении. Ты способна дать интервью до начала открытия?

Я замотала головой: нет! Конечно, нет! Ужас какой! Перед камерой говорить? Да я только квакать буду. Ква-ква. Вот в классе уржутся!

Юлька, наверное, ничего этого не поняла, потому что тут же зашипела:

— Аль, скажи! Скажи! Нас по телеку покажут!

Я снова головой завертела. Дядя Вова понял, что с меня сейчас взятки гладки, и «культурную» Мариночку аккуратненько отшил:

— Девушка наша пока не готова к интервью. Давайте после открытия. Договорились?

— Да, да, конечно! — Марина пошкандыбала на своей платформе искать другие жертвы.

— Ну и дура, — шепнула Юлька, и я сразу её представила дяде Вове:

— Вот, знакомьтесь. Это моя подруга Юля. А это — Иван. Мы учимся в одном классе.

— Очень приятно. Владимир Павлович Решетов. Вы тут, ребятки, побродите, осмотритесь пока. Через пару минут начнём. А ты, Алька, на свои картины глянь. По-моему, замечательно расположили. И свет, и общая композиция… — Потом наклонился и мне на ухо: — А он хорош!

Странно видеть собственные рисунки в музее. Радостно и немного стыдно. Будто тайком делаешь что-то плохое. Думаю, это из детства. Какой-нибудь комплекс. Больше всего меня доконали таблички около работ. Словно я — взрослый художник: «„Crazy“. Алевтина Дыряева. Акварель». Или: «„Полёт слона“. Алевтина Дыряева. Пастель».