Cобрание сочинений - Том 5 - [136]

— Копают и копают, — угрюмо говорит стрелок, отводя глаза в сторону. — Всю жизнь, поди, лопаты в руки не брал, а теперь, как батрак, потом обливается.

— А что, товарищи, разговаривает с вами Николай?

— Как же! Первое время очень охотно. Спрашивал, хорошо ли теперь живется солдатам, лучше или хуже кормят. Но... теперь бросил. Видно, было очень уж неприятно слышать, что теперь всем живется куда лучше, чем до революции. Теперь все больше насчет погоды, комаров да редиски расспрашивает. Спрашивал как-то, назначаются ли в караул молодые солдаты, — отвечаем: теперь старых кадровых солдат нет — все молодые.

— Раньше часто расспрашивал об офицерах, — вмешивается в разговор офицер. — Спрашивал, кто где получил воспитание военное, куда переведен такой-то. Память у него прекрасная.

— Инда, — говорит стрелок, — видно, Романовым все тошнее и тошнее. Немец-то (барон Бенкендорф) первое время кричал, ругался, зачем мы ему честь не отдаем да зачем это все глаз не спускают с них. А теперь бросил, покорился. И все-то они, видно, много покорнее стали. Александра, та, почитай, что и не выходит из комнаты, а Николай обо всем теперь спрашивает: это вот можно? Как нужно вот это сделать?

— А вот ведь говорят все, что он здоровее стал, чем прежде. Значит, лучше ему теперь живется?

— Это верно — выздоровел. Только не от веселого житья, а от того, что пить ему не дают... раньше, до революции, каждый почти день его на руках пьяного из наших офицерских собраний выносили, весь был опухший, скверный. А теперь давно не пьет. Вот и поправляется278.

У солдат меткий взгляд. И сотни этих упорных мужицких глаз, устремленных на каждое движение Романовых, надежнее всяких крепостных казематов. До курьезов подозрителен солдат к Романовым. Каждый неосторожный шаг Николая на участок дорожки парка, закрытый для прогулок, каждый такой шаг встречается с направленным штыком часового и окриком:

— Сюда нельзя, господин полковник...»

Д. М.

Особенно тщательно изучались С. А. Нилусом концептуальные статьи, затрагивающие цели иудомасонства и палладизма. Такого рода материалы включались им в собственный текст либо в виде скрытых цитат, легко узнаваемых, но без указания источника, либо в виде обширных фрагментов с точными библиографическими отсылками. Для примера сошлемся на публикацию Μ. П. Соловьева «О дьяволизме»279, появившуюся в июньском номере журнала «Исторический Вестник» за 1900 год. Начало этой давней статьи, носящее общий характер, предполагалось включить в девятую главу раздела «Сборище сатанинское». Красным карандашом Сергей Александрович крупно вывел: «IX глава». Поправлены опечатки, синим карандашом обведен формат выбранного фрагмента. Статья Μ. П. Соловьева «О дьяволизме» приобрела следующий вид.

«С тех пор как человек появился на земле, по могилам, древнейшим следам его, можно и должно заключить, что земными пределами никогда не исчерпывались его представления о жизни. За тесным кругозором его наблюдения и опыта расстилался необозримый океан неизвестного, незримого; но этот неведомый мір не был для него мертвою пустыней. Он верил, что и там есть жизнь и существа, ему не чуждые, одаренные волей и силой, превосходящие силу видимых, живущих на земле существ. В этот незримый мір переходят и живущие здесь, коль скоро наступает то навсегда непостижимое событие, которое называется смертью. Полного разрыва между двумя этими бытиями не допускал первобытный человек и потому охранял тело умершего могилой. Мучительная тягота жизни должна была возбудить в уме вопрос о цели жизни, а напряженное стремление к счастью стало стимулом к покорению природы с помощью изучения ее явлений. Но чем сильнее разум устремляется к познанию причин, чем выше восходит он по их лестнице, тем общее и отвлеченнее они становятся, тем шире раздвигается область неведомого, объемлющего массу исследованного материала, и тем ничтожнее оказывается эта масса. Конечные цели становятся загадочнее, действующие силы — непостижимее, опытное знание — бессильнее. Но духовная жизнь человека не ограничивается деятельностью одного разума: она движется совокупно с ним верою. То, что темно для ума, освещается верою. Самое знание в сущности не что иное, как поверка того, во что человек верит, не что иное, как стремление путем опыта удостовериться в действительном существовании неосязанного, невиденного и неслыханного, пользуясь теми средствами, какие

Конспект лекции люцефиристки В. Н. Пушкиной. Из материалов к пятому изданию книги. Автограф С. А. Нилуса

в данное время находятся в распоряжении испытующих. Но так как поле наблюдения ограничено прежде всего пределами человеческой жизни, так как самая жизнь человечества во всей ее исторической совокупности представляется только коротким эпизодом мировой жизни, то понятно, что первая причина и конечная цель бытия остаются вне пределов опыта. Одно откровение может приобщить дух человека к высшей истине и показать ему Первовиновника всего сущего и те пути, по которым текут явления видимой жизни к незримой цели. Наблюдения опыта, раскрывая причины, не раскроют и нравственного смысла жизни, а без этического элемента теряет свой смысл деятельность человека и, следовательно, деятельность всего видимого міра; вера, столь могущественно руководящая человеком, протестует против такого заблуждения и дает то, чего не может дать разум. Заветы веры, просветленной откровением, столь же драгоценны и необходимы для человечества, как и сокровища знания. Хранителем этих заветов, оградою чистоты и неповреждаемости веры и восприемником истинного откровения является Церковь. В ней только человек находит Богопознание и нравственное учение о добре и зле. Она одна является носителем этического идеала. В ней только человек обретает человека, а с ними и жизнь всего мироздания. Разум и вера никогда не совпадут и не составят одной силы; они останутся такими же отдельными элементами, как сила зрения и сила мускульная в физическом организме человека.