Cлово утешительное на смерть императора Валентиниана младшего - [5]

Просить должны мы за самих врагов наших и молить за гонящих нас, как Господь молился, восклицая: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23,34). Усмотри здесь великое милосердие. Люди гнали своего Творца, а Он прощал им самые тяжкие прегрешения и еще извинял их неведением, говоря: ибо не знают, что делают. Ибо если бы знали, то не дерзнули бы гнать Господа своего и видели бы в Его власти свое спасение. Гонители Христа не недовольны были Его умерщвлением, но употребляли еще хулы и злословия, как Сам говорит: они проклинают, а Ты благослови (Пс. 108, 28). Этим научил нас не бояться злословии гонящих нас, ибо мы имеем виновника благословения, научил не огорчаться проклятиями, имея Архиерея, могущего снять с нас всякое проклятие. Валентиниан не страшился смерти, но одного себя больше всех винил, говоря, что несправедливо невинных подвергать зависти, несправедливо, чтобы другие за него бедствовали. Желал более себе смерти, чтобы самому не быть причиной смерти других. Это сходно с Евангельским словом Господним: итак, если Меня ищите, оставьте их, пусть идут (Ин. 18,8). И так умер за всех, кого он любил, и по этому случаю друзья его были недовольны, что не они все могли умереть за него.

Видели мы, каким духом был он расположен к своим приятелям: теперь посмотрим, как сильно любил родных своих сестер. Они были утешением его духа и успокоением сердца. Просил их, что, если он по молодости раздражит их каким-либо словом, то простили бы ему и молились бы Господу Богу об отпущении ему того. Целовал их руки и головы, забывая свою честь, помня же родство, и чем больше властью своей превосходил других, тем более смиренно проявлял себя перед сестрами. Просил, чтоб они не помнили обид, а помнили бы одну благосклонность.

Случилось слушать ему некоторое дело об их имении: ибо не сомневались в его справедливости и в рассуждении самих сестер, хотя он имел склонность к освящению святых нужд, однако любовь свою растворял справедливостью. Дело было не о праве, но о владении долей наследства. И так боролись тогда в нем любовь к сестрам и милость к сироте; однако он у самих сестер ходатайствовал за осиротевшего. Дело отослал к публичному судье, чтобы не погрешить ему против права или не нарушить набожности. По намерению благородных девиц можем мы заметить, что Валентиниан внушил им благочестивый поступок, то есть, чтобы они согласились уступить долю. Поистине, достойные сестры такого брата: ибо из оставленного матерью лучше хотели уступить, нежели причинить брату стыд в их деле.

Это для вас, святые души, драгоценное наследство братской похвалы и славы. Этим благочестивый ваш брат сделал вас благороднейшими и богатейшими, который голову вашу отягощал не драгоценными камнями, но поцелуями. Руки ваши не столько украшал царскими знаками, сколько целовал императорскими своими устами. В присутствии вашем находил он свое утешение, для того откладывал и бракосочетание, что больше всего радовался вашей любви. Это должно быть вам более желанием, нежели печалью, слава его должна более успокаивать вашу мысль, нежели наполнять сетованием и плачем. Часто самые слезы утешают и облегчают мысль, часто плач успокаивает сердце и печальный дух.

Стоите вы перед горестным гробом, но стояла и святая Мария у креста Сына своего, и Дева лицезрела страдание единородного своего. Стояла она, но не испускала слез. Почему сказал ей Сын: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя (Ин. 19,26–27), оставляя ему наследство своей любви и благодати. В этом случае и я вам, благочестивые залоги, желаю оказать отеческую любовь, если уж брата вашего сохранить за грехи мои не удостоился. Теперь я вижу его в вас и помышляю, что он как будто предстоит мне со своим братом, и оба они, как глаза, отняты у меня. Императоры с большей удачей гонят епископов, нежели любят их. Не лучше ли были мне угрозы Максима? В ненависти его крылась хвала, в любви же этих — наследие печали. О если бы я, дети мои, мог за вас испустить дух! Этим моя болезнь была бы короче, и лучше бы было мне умереть.

Но обращаюсь я к вашему, святые дочери, утешению, хотя плачевный этот случай уничтожает всю силу утешения, — утешения, которое если будет кратко, то не успокоит сетующего духа, если же продолжительно, то соболезнование долее возымеет свое действо. Ибо чем более будет утешать, тем дольше утешаемого будешь опечаливать и продлевать болезнь его.

Итак, эта речь моя не оботрет ваших слез. Благочестивые сердца услаждаются самим плачем, и тяжкая болезнь их выходит слезами. Поэтому молю вас только о том, чтобы вы плачем и стонами вашими не отвратили от себя брата, который находится в сердце вашем, или не побеспокоили бы его покоящегося. Пусть он живет в вашем сердце, пребывает в объятиях ваших, целует вас и будет всегда перед глазами в разговорах ваших и мыслях: теперь вам в рассуждении о нем нечего бояться, как прежде. Позабудьте его несчастье, помните его добродетель. С упованием ожидайте от него помощи, ночью да предстоит он вам как архиерей, и пусть не разделяет вас от него и самый сон. Ради него да будет сладок вам покой. В вашей власти, чтобы брат ваш никогда от вас похищен не был.