Цивилизация Просвещения - [181]

Реакция против рокайльного архитектурного декора начинается в тот самый момент, скажем в 1740-е годы, когда этот стиль слишком далеко заходит в своих формах, когда Бофран, Тома Жермен и многие другие испытывают на себе влияние Мейсонье. Вольтер высмеивает это в своем «Храме вкуса». Периодически высказываются Суффло и Келюс: один в 1744 году, другой — в 1747-м; первые резервы формируются во Франции, продвигаются в Альпы и на Дунай во главе рокайльного натиска. Кошен, один из участников путешествия Мариньи, берет инициативу в полемике, развязанной в 1754 году во «Французском Меркурии» его «Прошением к золотых дел мастерам, чеканщикам, скульпторам». В образовавшийся пролом хлынул поток публикаций, становящихся год от года все более многочисленными и все более определенными. Во Франции — П. Ложье из Общества Иисуса, в Италии Милициа, назначенный в 1761 году управляющим королевских зданий Обеих Сицилий, несмотря на то что он отстаивал превосходство римской Античности над греческой архаикой, матерью нового стиля. В начале 1760-х академии воссоединяются: родилась мода или, лучше сказать, стиль, реализованный на практике и получивший поддержку в литературе; основы неоклассического стиля закладывались и формировались с начала XVIII века, введение античных форм помогло системе сформироваться. Около 1765 года можно отметить первые проявления интереса к готике, возможно ставшего благоприятным следствием англомании, первые сигналы будущих изменений.

Приходит новое поколение, и это тоже следует учитывать. Главное имя для Франции — Суффло. Суффло — истинный последователь Габриэля, он побывал в Италии, он заручился поддержкой Мариньи. Оставив свой росчерк в Лионе, он затем долго жил и работал в Париже, с 1752 года и до самой смерти в 1780-м. В перестроенной им церкви Св. Женевьевы, будущем Пантеоне, ярче всего выразился гений Суффло и гений эпохи. С 1755 по 1765 годы — отмечаются первые проявления новых форм; с 1765 по 1785-й устанавливается новый стиль. За рамками остается нарушение баланса, новый мир с новыми связями, новое общество, новая экономика, новая социальная этика. Возьмем религиозную архитектуру: именем логики возводится фасад с колоссальным ордером вместо прежних накладных ордеров. Идеал, предложенный Суффло и не полностью реализованный в Пантеоне из-за сопротивления клириков, — это купол и четыре одинаковых крыла. Еще одно искушение — базилика: из чертежей Шальгрена для церкви Сен-Филип-де-Руль вырастает целая школа. Одно ясно: все эти здания радуют глаз, они могут, как церковь Св. Женевьевы, к счастью не разрушенная, служить великую социальную, гражданскую, человеческую литургию — но религиозное чувство в них отсутствует. Барокко было, по сути своей, религиозно: оно демонстрировало единство христианского народа — как аристократов, так и простолюдинов — в порыве к Богу. Неоклассицизм пришелся на великое падение религиозного чувства; его храмы лишены божественного присутствия, это кальки с мертвых храмов, построенные для профанного удовольствия, для того, чтобы радовать глаз людей, утративших веру, для религии по привычке. И неважно, что на севере и в Восточной Европе вызревают новые ростки и в архитектуре более, чем в какой-либо другой художественной форме, готовится прорыв, — неоклассицизм готовится к падению, он на вершине волны, катящейся вниз.

Квинтэссенция неоклассицизма — это городской особняк, это престижная сельская резиденция, это городской массив, более амбициозный, чем может показаться, и это, как всегда, декор, в котором больше, чем в какой-либо другой пластической форме, проявляются истинные устремления. Декор следует за меблировкой, если не наоборот: меблировка идет по стопам декора престижных жилых зданий. Мебель меняется медленно, в ней долго удерживается стиль рококо, чья скромная чувственность так идеально подходит этике и стилю старого и нового привилегированного меньшинства.

Первые штрихи осторожны. Несколько мазков кисти по лепнине вводят в обиход экзотические темы, по мере того как мир становится более открытым, в эпоху Кука и Бугенвиля. Чаще проявляется сельская тематика — уступка любителям природы. «Леду в отеле Бенувиль унизал рисованными цветами ложные перегородки. Некоторые комнаты оформлены обманками и позволяют этим адептам природы представлять себя негорожанами: комната Божона в его „обители” в Руле представляла собой рощицу; на стенах были написаны деревья, уходящие ветвями в потолок небесной синевы» (Л. Откёр). Повсюду цветы, стволы деревьев, решетки. В силу цикличности модели, востребованным оказалось не актуальное, а предшествующее поколение, все началось с реабилитации стиля Людовика XIV. Стиль регентства (1700-е) был голосом против ханжеского стиля Людовика XIV и того, что в нем оставалось от аскетизма христианской традиции. Стиль Людовика XVI (начало 1760-х) осуждает «порочную приверженность современников большому стилю XVII века». Если угодно, феномен «прекрасной эпохи». Когда Лафонт де Сент-Йенн, Келюс или Ж. Ф. Блондель начинают превозносить заслуги Мансара, Перро и Жюля Ардуэна-Мансара, мы, конечно же, имеем дело с чем-то подобным, но и с чем-то большим. Новая строгость декора Людовика XVI, строгость хорошо завуалированная в каком-то смысле, говорит о возвращении к общественному долгу. Одних лишь чувственных удовольствий (как и фантазии), относящихся к прирожденным правам, или же таких отвлеченных понятий, как заслуги, традиционный долг перед государством или навязчивая идея общественного блага, было уже недостаточно. Декор престижного жилья таинством семейственных чувств или эротическим уединением с партнером для получения удовольствия оттеснил на задний план долг общественной солидарности. Декор Людовика XV уверенно придерживается своей интимности, а декор Людовика XVI стремится обезопасить себя от возможного внешнего вторжения.