Цивилизации - [38]

Это самое большое приближение к жизни вообще без цивилизации. Но и здесь есть наука, и мораль, и любовь, и скромная роскошь. И по многим критическим показателям успеха такой образ жизни лучше цивилизации. Города и дороги Хохокама и каньона Чако лежат в развалинах, сейчас это бугры и рытвины. Пыль покрывает Хара-Хото под низким небом и облаками пыли. Моче и Чиму исчезли, и теперь приходится восстанавливать их облик по мрачным карикатурам, которые они любили изображать в своих орнаментах и на глиняной посуде. Цивилизации, воздвигнутые в пустынях, были величественным предприятием, но до сего дня, когда Лас-Вегас и другие подобные города могут жить благодаря огромным поставкам ресурсов извне, такие цивилизации неизменно исчезали. А бушмены, вопреки соблазнам цивилизации, наступлению соперников, массовым убийствам и постоянной враждебности окружения, никуда не делись.

Часть вторая ЛИСТЬЯ ТРАВЫ Невозделываемые степи

— Как же ты пустилась в края, куда дорога только сильному? — спросил он. — Разве ты не знала, что, перейдя Большую реку, ты на том берегу оставишь друга, чей долг всегда оберегать таких, как ты, — юных и слабых.

— О ком вы это?

— О законе…

Джеймс Фенимор Купер. Прерия[228]

Дни человека, как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.

Псалом 102

3. Порывы ветра Прерии и травянистые саванны Великие равнины. — Африканская саванна. — Сахель

Наваб Сирвар Хан считал, что занятия сельским хозяйством нужнее торговли; рассказывают, как он доказывал свою точку зрения; это случай можно привести. Беседуя с Лохани на эту тему, он приказал принести колос ржи, растер его руками, а потом сосчитал зерна. Он сказал, что Лохани ездит в Дели или Джайпур в страшную жару и испытывая множество лишений, и если, вернувшись, зарабатывает две рупии на одной, то делает еще один заворот на своем тюрбане, подбоченится и объявляет: я — большой человек. «А я, — сказал Сирвар, — спокойно остаюсь дома с семьей; на одно зерно, которое я кладу в землю, я получаю сорок зерен; на одну рупию получаю сорок рупий. Так чье занятие лучше: твое или мое?»

Ч. Массон. Рассказы о путешествиях в Белуджистан, Афганистан и Пенджаб[229]

Неподатливые степи

Степям следовало бы быть гостеприимными к цивилизации. Отбирая растения, богатые маслом, крахмалом и протеином, ранние оседлые общества могли создавать запасы пищи, превосходящие почти все, что способна предоставить питательного дикая местность. Среди самых впечатляющих итогов упомянутого отбора — рожь, просо, кукуруза (см. ниже, с. 189, 234, 313, 344) и пшеница; наиболее успешные виды по современным меркам прогресса.

Пшеница не так приспособляема, как человек, который лучше всех прочих видов способен выживать в любой среде с помощью удивительного дара — разрабатываемых им технологий; но история распространения пшеницы по свету более драматична: пшеница вторглась в большее число сред, умножалась и эволюционировала быстрее, чем любой известный организм, без всяких исключений. Сегодня пшеница занимает более шестисот миллионов акров поверхности планеты. Мы считаем ее символом цивилизационной традиции, потому что она воплощает триумф подчинения природы нашим потребностям — эту траву мы превратили в пищу; этот никому не нужный продукт диких степей наука преобразовала, чтобы поддерживать цивилизацию; вот доказательство непреодолимой настойчивости, с которой человек доминирует в любой экосистеме, куда сам входит как одно из звеньев.

Ни один рельеф «Торжество цивилизации», какие часто украшают фронтоны наших академий и музеев, не будет считаться завершенным без изображения колосьев. Однако я могу представить себе мир, в котором такой взгляд покажется смехотворным. Несколько лет назад я выдумал созданий, которых назвал хранителями Галактического музея; приглашаю читателей взглянуть на наш мир их глазами — из далекого будущего с огромного расстояния в пространстве и времени и с той объективностью, которая для нас недостижима, поскольку мы включены в историю; они увидят наше прошлое совсем не так, как его видим мы. Возможно, они отнесут нас к числу паразитов, жертв самообмана, которых пшеница использовала, чтобы распространиться по планете. Или, возможно, усмотрят почти симбиотические отношения со съедобной травой; мы взаимные паразиты, зависим друг от друга и вместе колонизируем мир.

Пшеница важна для настоящего и для будущего; однако в другом отношении она для нашего прошлого нехарактерна. Несмотря на растущее значение нескольких злаков, из которых пшеница — самый главный, большинство разновидностей, с которыми мы соседствовали на протяжении всей истории, были непригодны для возделывания и имели значение лишь как украшение. Если вы пролетите над Абу-Даби или Бахрейном и увидите раскинувшиеся в песках роскошные лужайки, или изумленно заметите с воздуха частное поле лапландского миллионера для игры в гольф, словно космический ювелир укрепил среди голого камня огромный самоцвет, вы, пожалуй, решите, что несъедобную траву тоже можно высаживать, бросая вызов природе. Но, подобно полям пшеницы и кукурузы, это поздние творения, воплощающие прихоть. В целом степная растительность обычно несъедобна для человека, зато пригодна для других животных, жвачных или обладающих лучшим пищеварением. Поэтому степи были домом для скотоводов и охотников, но и им никогда не позволяли надолго осесть на одном месте. «Трава вянет» — такие образцы непостоянства вполне оправданы в мире широчайших степей и прерий, где дождливые периоды коротки и переход от зелени к пыли происходит очень быстро. Большую часть года стада вынуждены кочевать.