Цивилизации - [37]

Бушмены сохраняли абсолютную естественную мораль, у них все было общим достоянием, они заботились о чужаках и убивали «невинно», только ради сохранения своей жизни. Когда наконец спустя месяцы поисков в пустыне ван дер Пост обнаружил настоящего «дикого бушмена», он восхищался им с явным напряженным эротизмом. Бушмен был «удивительно красив. Даже его запах соответствовал суровости неприрученной земли и дикого животного существования. Этот запах был таким же древним и провоцирующим, как улыбка Моны Лизы»[218].

Автор воспринимает роль почетного бушмена с карикатурной серьезностью. Однажды он пережил разочарование, когда его надежды заснять ежегодные встречи бушменов у священных вод холмов Тсодило (или Обманчивых) не оправдались. Камеры отказали; ван дер Пост немедля уверился, что духи холмов рассердились за то, что группа нарушила табу: по дороге его спутники застрелили бородавочника и поэтому «пришли в крови». Похоже, табу не было аутентичным — изобретение проводника, который знал, как воздействовать на чувствительного гостя, — поскольку повсюду виднелись следы бушменских пиров и остатки убитой ими дичи. Тем не менее ван дер Пост привел в замешательство спутников, настояв на том, чтобы они написали духам письмо с извинением и закопали его в бутылке под скалой со священным изображением антилопы канну, «которое служило явным доказательством способности творить за пределами плоти и крови собственного существа»[219].

Современное окружение бушменов почти не делает уступок потребностям цивилизации. Их любимый район Калахари вполне оправдывает свое старое название «Жаждущий вельд»[220]. Большая его часть покрыта слоем песка толщиной от десяти до двенадцати футов. На пространстве центральной Калахари площадью свыше четырех тысяч квадратных миль есть только девять постоянных и четыре полупостоянных источника воды. На высоте в 3600 футов над уровнем моря проявляются все неприятные особенности пустыни. Летом обычная температура — от 95 до 115 градусов по Фаренгейту; по ночам она падает почти до нуля. Холмы на северной окраине пустыни, в местности, известной как Доубда (двойная вода) — по двум постоянным водным источникам, дают начало трем подземным рекам. Бушмены способны добывать воду из-под земли, высасывая ее через тростинки, или собирать в недолговечные сосуды — углубления среди корней деревьев[221]. В центральной пустыне, где вообще нет постоянных источников воды, а углубления бывают влажными лишь 60 дней в году, обитатели рассчитывают на арбузы, полные воды, на клубни, на определенный сорт алоэ и на жидкость, которую можно обнаружить в желудках редко встречающейся дичи[222]. И всюду люди следят, не упало ли что из облаков. «Упало ли?» — спрашивают они, «…и мы думаем о богатых ягодных зарослях, которые тянутся, сколько хватает глаз, и об орехах монгонго, устилающих землю»[223].

Свыше половины рациона бушменов составляют дикие съедобные растения обширных зарослей скрэба. Ценное дополнение дает мед, собираемый так, как научился ван дер Пост еще в детстве: пчел усыпляют наркотическим дымом. Остальное дает дичь. Поэтому главные знания бушменов относятся к ботанике, а их химия и технология посвящены подготовке оборудования для охоты. Ван дер Пост благодаря ружью, прихваченному по совету жены, пользовался среди бушменов репутацией великого охотника и мог наблюдать за этой областью их жизни. Он видел, как они плетут из дикого сизаля тетивы и ловушки[224], как бушмены берут из растений и желез ящериц яды для острия стрел: особый для каждого вида в соответствии с его размерами и выносливостью[225]. Он видел их стрелы, состоящие из трех частей, так что, если стрела попадала в цель, головка оставалась в теле животного и охотники, даже не видя кровавых следов, знали, что цель поражена. Он изучал их методы выслеживания добычи, столь утонченные, что бушмены способны определить след конкретного животного и пройти по нему среди отпечатков целого стада. Он вместе с ними шел по следу раненых животных, пока яд не начинал действовать и охотники не приканчивали добычу копьями. В одном случае он шел за охотниками, которые без остановок пробежали двенадцать миль, преследуя свою любимую добычу — большую антилопу канна; убив ее, они устроили пир с импровизированными песнями[226]. Но такие пиры редкость. Обычное меню состоит из дикобразов и долгоногов, и целый ряд табу как будто разработан для того, чтобы дети и старики получали свою порцию мяса[227].

Романтический образ бушменов, живущих в гармонии с природой, не следует принимать за абсолютную истину.

В борьбе за скромные ресурсы выживания в экосистеме, часть которой он составляет, бушмен соперничает с другими видами. Подобно всем остальным, он ищет в природе то, чем сможет воспользоваться. Но в пустыне, где окружение дает так мало средств к жизни и в их поисках приходится постоянно бродить, лучшая стратегия — сотрудничество. Бушмен сливается с бушем, прячась от животных, на которых охотится и которые могут охотиться на него. Его временные жилища напоминают скрэб в пустыне. Иногда он строит их из камней, когда этот материал есть под рукой: неглубокие убежища, куда он заползает и спит в относительной безопасности. Но только в этом случае он приближается к переделке окружения или возведению формальных сооружений. Его музыка, песни и танцы, едва окончившись, уносятся ветром. Его священные ритуалы — паломничество к постоянным источникам воды, оставление мертвых, чтобы их пожирал бог-стервятник, — не оставляют никаких следов.