Цирк чудес - [108]

Когда сгорел старый шатер, жизнь Джаспера закончилась, а жизнь Нелл только началась. А Тоби… Он застрял где-то посередине между одним и другим.

Он хмурится. С улицы доносится смех.

– Самые новые, самые блестящие трюки!

Тоби смотрит на свой старый жилет, на поношенные башмаки с веревочными шнурками. На расплывшийся край вытатуированной лозы, выглядывающий из-под рукава. Ему здесь не место, и так было всегда. Цель его жизни – покаяние и забота о благополучии других. Тихое, обыденное существование. Из него каждый раз выходил жалкий герой.

Нелл спускается с трапеции. Она не видела его. И, прежде чем передумать, он тихо выходит на улицу через шатровый проем, щурясь от яркого солнца. Он вернется домой по проселочной дороге и забудет о своем глупом поступке. Он скажет Джейн, что представление было ошеломительным, великолепным и невероятным. Он поблагодарит ее за то, что она согласилась присмотреть за его братом, а потом вернется к своим прежним обязанностям. Они будут сидеть у камина, и Тоби будет рассказывать Джасперу о микроскопах, красивой одежде и подаренных книгах.

Он отдает свой билет ребенку, который восхищенно улыбается в ответ, а потом хромает через поля – домой, домой. Узкая тропа вьется у берега реки.

Он понимает, что следующие несколько недель воспоминания о Нелл будут невыносимыми. Ему предстоят бессонные ночи. Он будет расхаживать из угла в угол и грызть ногти. Он будет думать: А что, если… Что, если… Но эти чувства уже проходили раньше и пройдут снова. Скоро ее воображаемое присутствие станет утешительным и он обретет маленькое, но постоянное довольство жизнью.

Только один раз, на полпути от цирка, он останавливается и смотрит назад. Люди похожи на кучу муравьев, копошащихся вокруг сахарной головы. Крики и смех слышны даже отсюда. Он ждет, когда они стихнут. Скоро начнется представление.

Нелл сидит в своем фургоне: рядом валяется пустая баночка из-под красного грима. Она знает, что ее будут искать; знает, что скамьи заполнены и публика готова к новому зрелищу. Снаружи раздается удар гонга, призывающий последних цирковых актеров. Она протягивает руку, прикасается к стеклянному колокольчику и слушает его тихий перезвон.

Это не мог быть он, думает она. Она лишь мельком увидела сгорбленные плечи и темные волосы, а потом холщовый клапан шатра закрылся за ним. Она видела его во многих местах. В Париже она однажды целых пять минут шла за мужчиной, пока тот не свернул в гостиницу и она не увидела, что его нос не такой, как у Тоби. В Барселоне она заметила его в многолюдном бальном зале, но когда поспешила к нему, то поняла, что его движения были слишком проворными, а фигура слишком подтянутой. Иногда, раскачиваясь над ареной, она высматривала его среди зрителей. Потом Стелла разбранила ее и сказала, что невнимательность будет стоить сломан-ной шеи.

«Не забывай, что ты бросила его», – говорит она. Нелл пожимает плечами и говорит: «Не знаю, кого ты имеешь в виду».

Нелл трет лицо ладонями; ее волосы уже заплетены в тугую косу. Вокруг разбросаны флаконы духов, черепаховые гребни и серебряная подзорная труба. Крошечные животные, вырезанные из янтаря, подаренные особой датского королевского рода. Когда она совершала плавание на пароходе через Ла-Манш, то свесилась над перилами главной палубы и смотрела на буруны за кормой вместе со Стеллой и Пегги. Перл визжала и заливалась смехом.

Нелл берет миниатюрного леопарда и взвешивает его на ладони. Это не он, внушает она себе. Это невозможно.

Она идет через поляну. Вот они: нервничающие, нетерпеливые, выискивающие ее в толпе. Они еще не заметили ее. Ее женщины с сильными, хорошо тренированными телами. Перл, Стелла и Пегги. Они принадлежат только самим себе.

Нелл ускоряет шаг. Зрители ждут ее. Ее подруги ждут ее. Она уже испытывает знакомое электризующее ощущение власти над человеческим воображением.

Примечание автора

В 1860-е годы викторианские «шоу уродов», которые продавали физические различия между людьми как вид развлечения, находились на подъеме. «Тератомания», как ее окрестили в «Панче», захлестнула земной шар с небывалой силой. Королева Виктория, которую называли «любительницей уродцев», была известнейшей поклонницей этого промысла и помогала рекламировать его, принимая шоуменов и «человеческие курьезы» в Букингемском дворце. Для самих исполнителей цирковая индустрия могла предлагать некоторую свободу и возможности развития, но могла и отбирать все это с разрушительными последствиями.

Мне хотелось пролить свет на отдельных людей, принимавших участие в создании этого особого мира. Как и в большинстве художественных произведений, мне пришлось искать ответ на главный вопрос: каково это было? Что могла чувствовать девушка, похожая на Нелл, когда она столкнулась с грубым принуждением, осознанием собственных возможностей, славой и объективацией при необходимости сохранить целостность своей личности? Существовал ли какой-то выбор, когда раннее индустриальное общество отказывалось принимать во внимание потребности людей вроде Пегги? Более 150 лет спустя нам известна лишь горстка наиболее прославленных цирковых персонажей той эпохи. Среди них выделяется Джозеф Меррик, прозванный «Человеком-слоном» из-за до сих пор не определенной болезни, сформировавшей наросты на его теле (он не упомянут в этой книге, так как его первое появление на публике состоялось не раньше 1884 года)