Цимес - [71]
С Диной пару раз сумел поговорить. Она совсем слабенькая уже стала, девочка моя, ей как раз перед операцией химиотерапию делали. Но держалась молодцом, шутить пыталась, чтобы я, значит, себя соблюдал и от нее ни-ни. Что костный мозг у донора уже взяли и все в порядке. Что не мешало бы и в голове что-нибудь тоже пересадить, потому что совсем поглупела от любви ко мне. Что скоро вернется…
Накануне скачки я домой не пошел. Лег в той же каптерке, на том же топчане, заснуть, конечно, не могу. Голова пустая, мыслей нет. Знал бы как, помолился бы. Но я не знаю — и тоже поздно, ничего уже не изменить. Вот только единственное, что приходит в голову:
«Спаси и помилуй, Господи! Спаси и помилуй нас обоих — и ее, и меня. Не жить нам друг без друга, Господи, обреченные мы. Друг на друга и навсегда. Будь милостив к рабам твоим. Спаси и помилуй. Спаси и помилуй. Спаси и по…»
ПОСЫЛ
Мы все движемся друг за другом соответственно номерам в скачке, и пока мы шагом и рысью не спеша проходим вдоль главной трибуны, голос диктора представляет по одному:
— Под первым номером стартует… под седлом мастера-жокея международной категории… Под вторым номером стартует…
«Ну, международной категории у нас нет и, скорее всего, не будет, но это мы с тобой как-нибудь переживем, Малыш, да? Не это главное в жизни, не это…»
— Под пятым номером стартует Лабиринт под седлом мастера-жокея Юрия…
Всю нашу скачку я, само собой, изучил и просчитал еще накануне, все лошади и их всадники были мне знакомы, кроме одной темно-гнедой кобылы и паренька на ней. И лошадь, и всадник были мне не известны, от таких как раз не знаешь, чего ждать. Может пустышка, а может… Движется вроде ничего так. И сидит парнишка неплохо. Стремя очень уж высоко, коленями до подбородка достать можно, — молодой еще, под знаменитых жокеев работает. Ладно, поглядим…
Голос стартующего:
— Занять стартовые позиции!
Для лошади совсем неприятно втискиваться в тесноту стартовой кабины, она узкая — если раздвинуть носки сапог наружу, то в стенки упираешься. Тут внимание нужно, лошадь вылетает из кабины, как пуля из ствола. Упаси бог задеть ногой. В лучшем случае сломаешь ногу, в худшем — голову…
— На старт!
Одновременно с выстрелом стартового пистолета открываются створки ворот и — первый посыл…
Мы качаемся в седлах, вернее сказать, в стременах, седел мы даже и не касаемся, жокейская посадка высокая. Чем выше стремя, тем меньше ты мешаешь лошади, меньше ограничиваешь естественную свободу ее движений. По сути дела, ты все время стоишь, согнувшись, на стременах, которые движутся со скоростью сорок-пятьдесят километров в час и при этом ходят под тобой в такт движениям лошади. Поэтому главное в умении сидеть на лошади — баланс, постоянный и доведенный до абсолютного автоматизма.
Двенадцать лошадей в скачке. Мы уже почти прошли первую прямую, но никто не рвется, не пытается взять на силу или на ура, все друг друга сторожат, ждут, кто первый проявит свои намерения. Малыш скачет спокойно, ровным широким аллюром, и у меня перед глазами его разноцветные уши. Как Дина спросила тогда: почему у него уши разные? Стоп! Думать только о скачке, внимательно, не прозевать рывок, не отпустить слишком далеко, не дать себя зажать в повороте. Хорошо бы занять бровку. Умный какой, все хотят… Ну вот, а я так… Все, бровка моя. Передо мной одна лошадь, остальные справа и сзади. Если обходить справа, ловить просвет… А для чего же я здесь сижу, не спать же я сюда пришел. Ничего, ничего, есть у меня пара сюрпризов в запасе, поглотайте пыль-то мою… Молодец, Малыш, молодец, мальчик… Сам, как в табуне, со всеми вместе, без посыла, без хлыста, без ничего. Вот она — кровь…
Краем глаза вижу, чувствую какое-то движение сзади-справа. Неужели кто-то уже… Нет, не должны на силу брать, тут финишеры одни, до последнего будут ждать, сидеть, сторожить, чтобы в последние секунды «выстрелить». Это я их брать буду, как они и не ждут… Делать их буду… Пошли второй круг. Полдистанции уже. Ничего, Малыш, хорошо…
Так, уже нужно приготовиться потихоньку, после поворота еще метров двести и — пора. Просвет нужен… Срочно просвет… Полцарства за просвет. Ну!!! Посыл!!!
Малыш уходит из-под меня, значит, посыл принял, я уже вровень с лидером скачки, он смотрит на меня, как на дурака: куда, мол, лезешь, еще ехать и ехать. Это тебе ехать и ехать, а мне… Дину спасать… Вперед, вперед! Работаю шенкелями, через два темпа добавляю хлыстом. Малыш хлыста не пробовал еще никогда, поворачивает голову, смотрит на меня с упреком… Терпи, мальчик, терпи, терпи… Я впереди уже на корпус, и разрыв растет, увеличивается… До последнего поворота еще пятьдесят метров, вот рубка начнется, только без меня, я по бровке, чисто, в одиночку. Три корпуса разрыв, не меньше. Все пока, как надо, как хотел. Ах, если бы все всегда, как хотел… Да знаю я, мальчик, что ты устал, знаю. Сейчас они тебя доставать начнут и достанут, чудес не бывает… Ну, что делать, не родился ты чемпионом, не родился, зато я родился жокеем… Я жокей от бога, я эту скачку еще до старта выиграл… Главное, не проигрывать больше корпуса. Больше корпуса нельзя, никак нельзя… Вот они сзади, уже почти вплотную… Выход из поворота и финишная прямая… Стук копыт, дыхание лошадей, крики жокеев. Наступают уже на пятки… Я засовываю правую руку в рукав левой и рву то, что там приклеено клейкой лентой… Двести метров до финишного створа! Не отдавать больше корпуса, не отдавать бровку, ну, родной, давай!!! Шпорами, хлыстом на каждый темп, Малыш устал, хрипит, справа меня уже обошли на полкорпуса… Ничего, ничего, еще не время, рано, рано… Ну… Семьдесят метров, шестьдесят, почти на корпус он впереди, этот, на гнедой кобыле. Вот она — темная лошадка… Ну, Малыш, пора, прости… И клеммы маленькой, плоской и очень мощной батарейки впиваются в покрытую потом лошадиную шею…
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)