Цимес - [44]
И вот теперь — снова…
Никто и никогда не сможет понять, каково это — отпускать. Каково снова и снова оставаться одной. Иногда, наверное, действительно проще…
«Они сказали, что тебя убили. Будет дознание, будет следствие. Они ведь такие дотошные, эти полицейские. По крайней мере, они ее найдут — эту… эту дрянь. И я ее увижу. Я ее не знаю, но знаю, что она есть. Именно тут — в Риме. Проклятый, проклятый город… Виновата только она — во всем. Ведь если не она, то кто? Кто?»
МАРИЯ
Она долго сидела в том самом кафе на набережной, за уже давно облюбованным ими с Сережей угловым столиком. Молоденький официант, разносящий кофе и крохотные пирожные в высоких серебристых вазочках, проходя мимо, вздыхал и сочувственно смотрел на ее дрожащие руки.
Сейчас уже и не вспомнить, когда в первый раз эта ледяная мысль… эта совершенно ледяная мысль пришла ей в голову.
«…улетал домой, и мы даже не знали, увидимся ли снова. Точнее, это я не знала, он-то, Сережа, был как раз почти уверен, что скорее всего никогда. И все это было совсем неоригинально, потому что мы были вместе уже целых три дня — целую вечность».
— Ты не рассердишься, если я спрошу?
— Конечно, спрашивай, почему я должен сердиться?
— Ты будешь меня вспоминать?
— Ты ведь знаешь, сама знаешь, верно?
— У нас осталось целых полчаса, и я не представляю, что с ними делать.
— С ними ничего не надо делать. Я закажу еще по чашке кофе, а когда мы его выпьем, полчаса уже закончатся.
— Наверное. Все дело в том, что я тебя еще никогда не провожала. Сегодня в первый раз. У меня нет опыта, понимаешь?
— Ничего страшного. Все когда-нибудь случается в первый раз.
— Спасибо, Сережа…
— За что?
— За то, что ты не продолжил фразу, иначе это было бы…
— Нет такого — «было бы». Есть «было».
— Это прошедшее время.
— Настоящее тоже. Помнишь, что я сказал три дня назад: будущее время перешло в настоящее — «есть».
— А через полчаса оно превратится в прошлое и тоже станет «было».
— Оно по-прежнему останется с нами — несмотря ни на что.
— Дурацкий вопрос… Скажи, ты же приедешь еще?
— Официант, пожалуйста, еще два кофе…
… — Тебе когда-нибудь было так хорошо, что хотелось умереть?
— Я запомнил твою фразу: «Люди гибнут — красота остается». Так, кажется?
— Кажется…
— У тебя просто сейчас такое настроение… Постой, постой, ну вот, как раз объявляют мой рейс…
Он вернулся. Еще раз, и еще, и еще. Но это было уже потом. Он сходил по ней с ума и был голоден ею, и это было счастье. Он звал ее Аве Мария и пел ее имя.
И что? Разве от этого легче?
Потому что есть то, к чему невозможно привыкнуть. Знаете, каково это, каждый раз — отпускать?
От себя — в другую жизнь, к другой женщине.
Иной раз кажется — легче убить. И начинаешь думать об этом.
Думать об этом.
Думать…
Римский закат бесконечен…
Он длится и длится, обжигает плечи и самые кончики пальцев. Он нескончаем, как жизнь, которая течет мимо: улица, еще, крошечный каменный дворик, стена, увитая плющом, чайки над куполами, колокола, — ветер, ветер, ветер…
Ее допрашивал сам комиссар. Это было совсем не страшно и почти совсем не больно. И вопросы были тоже самые обычные: про их отношения с Сережей и когда они виделись в последний раз. Когда он произнес «в последний раз», ей даже на секунду стало смешно — откуда же она могла знать, что он будет последним? И было неприятно слышать слово «любовники». Ну потому что… А последний раз был накануне, то есть вчера. Уже почти сутки.
В кабинете было ужасно душно, так душно, что ее стало знобить, правда, недолго. Комиссар спросил, нет ли у нее подозрений, может быть она знает что-нибудь такое…
Она пожала плечами:
— Нет… Нет, не знаю. Я не думала об этом.
— А если подумать? Попробуйте вспомнить, он мог вам рассказывать о своих врагах, друзьях, партнерах по бизнесу. О своих планах.
— Нет. Никогда. Мы… Понимаете, мы говорили только о себе, только про нас — все время. Он приезжал ненадолго. Месяц — это так мало, ужасно мало… Я совсем не знаю, как он жил там — без меня…
— Синьора желает еще кофе? Или воды — сегодня так жарко? — мальчик-официант стоял рядом и ждал ответа.
Она почти уже произнесла:
— Пожалуйста, как всегда, два кофе, — но все-таки осеклась.
Комиссар, этот чужой человек… Она могла бы ему рассказать, как Сережа называл ее, как он пел ее имя, но зачем? Невозможно передать словами музыку. Четыре года небесной музыки, и каждый раз, каждый раз легче умереть, чем расстаться. За это можно отдать жизнь, за это можно убить. Но не его, только не его. Зачем с ним — так?
…Я все еще слышу твой голос, и вижу тебя, и пою твое имя. Остальное не важно — пусть. И я обнимаю твои колени. Я кладу на них голову, припадаю к ним и пью, пью, пью их тишину — без конца. И все мне мало.
Аве Мария моя… Аве Мария… Аве Мария…
СОФИЯ
На закате Рим похож на кастрюлю с золотистым бульоном: бурлит и переливается разноцветными разводами, плещет из окон брызгами заходящего солнца — вот я какой, глядите…
София выходит на их крохотный балкон выкурить первую за день сигарету. Она, собственно, является и последней — муж не одобряет ее вредных привычек, особенно с тех пор, как сам бросил курить, а София привыкла его слушаться.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
У берегов Норвегии лежит маленький безымянный остров, который едва разглядишь на карте. На всем острове только и есть, что маяк да скромный домик смотрителя. Молодой Арне Бьёрнебу по прозвищу Немой выбрал для себя такую жизнь, простую и уединенную. Иссеченный шрамами, замкнутый, он и сам похож на этот каменистый остров, не пожелавший быть частью материка. Но однажды лодка с «большой земли» привозит сюда девушку… Так начинается семейная сага длиной в два века, похожая на «Сто лет одиночества» с нордическим колоритом. Остров накладывает свой отпечаток на каждого в роду Бьёрнебу – неважно, ищут ли они свою судьбу в большом мире или им по душе нелегкий труд смотрителя маяка.
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)