Цимес - [30]
— И потом, вот еще я…
— Конечно, и это тоже.
Думаете, я просто потакал ей, исполнял ее желания, умилялся ее капризам? Вовсе нет, нам всего лишь хотелось одного и того же — ей и мне. Всегда, с самого первого дня.
Познакомились мы, разумеется, в интернете, где же еще? Нет, не на сайте знакомств и не в социальных сетях — на обычном туристическом сайте: полеты, круизы, путешествия. Их тысячи, но именно здесь она написала о недавней поездке на Остров — всего несколько фраз.
Помню первый вопрос, который я ей задал: «А какие там чайки?»
И она ответила — не задумываясь и не удивляясь: «Такие же, как люди. Только гораздо свободнее нас».
Разве можно было на этом остановиться? Конечно же нет. И тогда пески наконец запели свою песню — запели для нас.
Вот с них-то, поющих человечьими голосами, все и началось.
Во всем мире не более десятка мест, где пески поют именно так. Впервые я услышал их в Чили, потом недалеко от Кабула. Затем еще и еще. Они пели, я слушал, записывал их вечные голоса и щелкал затвором своего «Кэнона», тщетно пытаясь остановить время. Я искал их, и находил, и искал снова — повсюду. Пока благодаря ей не появился Остров, пески которого тоже умели петь. Он находится бог знает где, на самом краю света, у восточного побережья Канады, и почему я решил, что буду там жить? Не знаю. Может, еще в прошлой жизни или в преддверии будущей? Если кому и известен ответ на этот вопрос, то только ей — Ане. Ведь она единственная, кто знает про нас все. Может, поэтому я ее и не спрашиваю никогда. Зачем?
Наши письма друг к другу мы называли святым писанием. Они носились между нами тысячами бабочек с разноцветными крыльями — туда и обратно. Они были про все на свете, пока вдруг мы оба, не сговариваясь, не произнесли это слово: любовь… Разумеется, о ней все уже давно было сказано и написано до нас, но все равно каждый раз, когда я открывал ее очередное письмо, сердце начинало колотиться, как запыхавшийся заяц.
Почему?
Про Остров рассказать необходимо. Прежде всего потому, что он совершенно живой и заслуживает даже не отдельной главы, а целой книги. Если бы не он, не было бы и нас — не тех, какими мы казались самим себе, да и вам тоже до сих пор, а всамделишных — голых, беззащитных нас, прилепившихся друг к другу лепестками истомившихся тел. Значит, не было бы и этого чувства, о котором я пытаюсь сейчас рассказать. Зачем? Может быть, чтобы предостеречь себя, Аню, всех вас от невозможности счастья и непоправимости разлуки? Или наоборот — вспоминать и вспоминать снова наш единственный и всегда первый раз, длящийся уже так долго, дольше, чем даже эта пресловутая, всем надоевшая и почти недосягаемая вечность…
Остров был моей мечтой давно, с самого детства. Сверху он похож на лежащего на боку уставшего зайца. По крайней мере, таким он мне показался в самый первый раз, лет в восемь, когда я нашел его на карте и, сам не знаю почему, объявил всем домашним, что когда-нибудь обязательно там окажусь. И ведь оказался — сорок лет спустя. А между этими двумя событиями мне пришлось научиться смотреть на многое именно так, сверху, с высоты птичьего полета. С высоты полета чайки.
Леса и дюны. Поющие пески. Голубые сойки. Старый скрипучий маяк, устало поводящий вокруг своим единственным глазом. А вокруг — всегда — валуны, океан и чайки. А еще — Аня. И он, Остров, тут совсем ни при чем. Может быть, даже его не было вовсе на той самой карте. Да и на что нам карта и сам этот Остров, если вот она, точка нашего пересечения — прямо под моей ладонью. Точка Глубокой Грусти. Правда? Ну скажи, правда?
— Откуда ты знаешь про эту точку?
— Просто знаю. Я просто знаю все твои точки, многоточия и прочие знаки препинания. А те, что пока мне не известны, это всего лишь наше с тобой завтра.
— Левушка, когда ты так со мной говоришь, это как музыка. Я слышу тебя внутри, я слышу тебя повсюду.
— Именно так и должно быть. Ничего странного.
— И еще мне кажется, что ты уже начал ко мне привыкать.
— Тебе бы этого хотелось?
— Очень.
— Тогда запомни: я начал к тебе привыкать задолго до того, как мы встретились. Задолго до того, как тебя узнал. Даже еще до того, как ты родилась.
— Разве это возможно?
— Возможно все. Не забывай, ведь я родился гораздо раньше тебя.
— Вовсе нет, всего-то на…
— Все равно это было страшно долго. Ждать — когда же ты наконец…
Мы свалились друг на друга, как снег на голову, вопреки всем и всему, совершенно неожиданно и непредсказуемо для обоих. Моего короткого вопроса и ее короткого ответа оказалось достаточно для того, чтобы… Представьте себе снежную лавину, или камнепад, или не важно что, главное — ни изменить, ни убежать, ни бороться с этим невозможно. Да и не хочется.
Границы, которые пролегли между нами, не смогли нам помешать — мы встретились. А встретившись, заблудились друг в друге. Заблудились, и все. В привычках, жестах, вкусах, словах — во всем. Угодили в лабиринт, у которого нет выхода, только вход. Мы вошли и поняли, что уже не расстанемся. Никогда.
— Нашего слова еще не придумали — помнишь? Это ведь как раз про нас, про нас с тобой. Потому что слов таких не найти. Вот туман над водой, дюны, яблоко откусить — да. А слова нет, словами трудно… До сих пор удивляюсь, как же это я тебя почуяла — с первой минуты, с первого письма, сразу. Каким-то верхним чутьем.
Достигнув эмоциональной зрелости, Кармен знакомится с красивой, уверенной в себе девушкой. Но под видом благосклонности и нежности встречает манипуляции и жестокость. С трудом разорвав обременительные отношения, она находит отголоски личного травматического опыта в истории квир-женщин. Одна из ярких представительниц современной прозы, в романе «Дом иллюзий» Мачадо обращается к существующим и новым литературным жанрам – ужасам, машине времени, нуару, волшебной сказке, метафоре, воплощенной мечте – чтобы открыто говорить о домашнем насилии и женщине, которой когда-то была. На русском языке публикуется впервые.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Признанная королева мира моды — главный редактор журнала «Глянец» и симпатичная дама за сорок Имоджин Тейт возвращается на работу после долгой болезни. Но ее престол занят, а прославленный журнал превратился в приложение к сайту, которым заправляет юная Ева Мортон — бывшая помощница Имоджин, а ныне амбициозная выпускница Гарварда. Самоуверенная, тщеславная и жесткая, она превращает редакцию в конвейер по производству «контента». В этом мире для Имоджин, кажется, нет места, но «седовласка» сдаваться без борьбы не намерена! Стильный и ироничный роман, написанный профессионалами мира моды и журналистики, завоевал признание во многих странах.
Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)