Цимес - [10]
Она меня, конечно, уговорила. И даже тащила на себе здоровый, тяжелый, полный кистей и тюбиков с красками, этюдник до самого вокзала.
Я не мог ее рисовать, я не мог ее подчинить. Она никогда не спорила, покорялась во всем, глядя на меня снизу вверх или, наоборот, сверху вниз преданными, только что не собачьими глазами, и всегда все выходило по ее. Я это видел, понимал и ничего не мог поделать. Она была сильней. Я был ей не нужен. Она светилась — сама…
А сад нас помнил. Мы навещали его раз в два-три дня, уносили с собой яблоки и этот дурманящий плодовый запах…
Дней через пять после приезда, ночью, пришла гроза. По крыше и стенам дома застучали капли, потом начался настоящий ливень. Мы проснулись. Аня встала, чтобы прикрыть окно, и в этот момент совсем близко сверкнула молния, на долю секунды осветившая все. Впервые за долгое время я увидел ее снова. Снова и заново, другую Ню, Ню-незнакомку. Она вернулась ко мне в постель, прижалась и спросила:
— А теперь ты будешь меня рисовать, скажи?
— Может быть. Завтра…
— У тебя получится, все получится, вот увидишь.
— Откуда ты знаешь?
— Ты смотришь на меня по-другому. И видишь по-другому. Я и есть другая. Попробуй, ну…
И я пробовал ее всю оставшуюся ночь — до утра…
Я снова начал рисовать ее, практически постоянно. Везде. Дома, в саду, где-то еще… Словно не мог напиться — ею, собой, светом, который вернулся. И в каждом наброске, в каждом эскизе, в каждом этюде Ню была действительно другая — моя…
…Потом еще три недели я писал ее портрет. Привез из города станок, холст, и она позировала мне до изнеможения — ее и моего. Практически я построил ту же композицию, которую увидел тогда, в саду, в самый первый раз.
Только смотрела она теперь с портрета прямо в глаза. И — румяное, спелое яблоко в протянутой руке… «Яблоко Ню»…
… — Как ты не понимаешь, мы же не можем провести всю жизнь в этой развалюхе! И на что? Денег хватит максимум еще на неделю-полторы. А что потом? На базаре яблоками торговать?
— А почему ты не можешь работать здесь?
— А что я буду здесь делать? В городе у меня мастерская, какие-никакие связи, возможности, долги наконец…
— Ты забыл, я же квартиру продала, у меня есть деньги. Я могу отдать твои долги, и еще останется. Мы сможем еще довольно долго…
— Я никогда не возьму твои деньги, поняла? Никогда. И больше никогда не хочу об этом слышать.
— Почему?
— Потому. Ты женщина, я мужчина. С этим ничего не поделаешь. И забудь.
— Но…
— Забудь! И потом, я помню Алика. Не знаю, что там у вас было и как, но — помню. И с этим тоже ничего не поделаешь…
— Это же никак не связано, я тебе расскажу, и ты поймешь. Ты ведь и не спрашивал никогда. Это совсем-совсем другое. Там — наркотики…
Я опешил. Некоторое время я смотрел на нее молча, а в голове прокручивались разные картины на эту вот тему: наркотики… и Нюша.
— Господи! Ты и туда влезла…
— Да нет, Марик, никуда я не влезла. Я к ним никогда даже не прикасалась, ни сама, и никак иначе — правда! А он… Понимаешь, он меня любил, мы долго были вместе, больше года. И помогал мне, когда… Ладно, не важно. Я просто очень долго не знала, что бы ты обо мне ни думал. А потом мне рассказали. И я стала следить, потому что не могла просто так взять и поверить. И убедилась. Сама убедилась. Увидела, что он на самом деле продает дозы. И кому? Детям. Тринадцати-четырнадцатилетним детям. Я видела их лица… Однажды мы с ним были в гостях, он выпил и позвал меня на лоджию — проветриться. И я ему сказала, что все знаю, а он стал хвастать, что скоро купит виллу на Багамах и мы будем там жить. Он был пьяный, уселся на перила, а я… просто толкнула его в грудь. Несильно, слегка. И он упал с десятого этажа. Вот и все. Меня вызывали на допрос, потом отпустили, сказали, что хоть и случайно, но в общем-то вышло по справедливости. Так ему и надо. Вот и все, — она замолчала и повторила — Я видела их лица, понимаешь. Этих ребят. Он не должен был жить…
Через пять минут она уже спала и улыбалась во сне…
Счастью всегда что-нибудь мешает. Всегда…
Через месяц моя «Ню» прошла конкурс, и я выставил ее в престижной галерее. Вскоре пришло предложение выставить ее на… У меня появились заказы, клиенты, деньги, не было только Ню. С тех пор как я оставил ее в моем-теткином доме, я не знал о ней ничего. А может, не хотел знать. Потому что — проще. Потому что за счастье надо платить. Потому что — всегда…
«Ню», попутешествовав по разным галереям и залам, вернулась ко мне в мастерскую. Продавать ее я отказался. Но и смотреть на нее, видеть изо дня в день тоже не мог. Лишь изредка снимал чехол, ставил ее к стене и раздвигал шторы…
…Письмо я получил в начале августа. Текста не было, только фотография — Ню и два маленьких свертка у нее на руках. Слева и справа. Голубые ленты — мальчики… На обороте надпись: «Яблочки Ню. 17 июня».
Счастливые глаза.
И я бросился в аэропорт…
Котенок под проливным дождем
Часть первая. ВРЕМЯ «Ч»
— Сердце — это ведь всего-навсего мышца, — произнес профессор кафедры судебной медицины Ч. и прикрыл глаза. Круглый такой, крепкий, с густым, седым ежиком волос, запрятанным под белую накрахмаленную шапочку, и ангельским выражением лица, не оставлявшим сомнений в гнусности его натуры. Но Ч. в моем рассказе занимает настолько незначительное место, что не стоило бы о нем упоминать вовсе, если бы в этот сентябрьский день я впервые не заметил Сашеньку.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)