Цимес - [9]
— Нюша, где ты была все это время?
Она молча стояла, прижавшись ко мне всем телом, и, по-моему, дрожала.
— Замерзла?
Несколько раз подряд судорожно кивнула.
— Ладно, потом расскажешь, проходи, чаю горячего, с баранками, да?
… — Ну? Теперь рассказывай все, слышишь? Все. Где была, что делала?
— Была…
— Я звонил, а ты не отвечала…
— Не хотела…
— Допустим. А что сейчас?
— Ничего особенного. Вот только… бабушка умерла. Теперь у меня никого…
— Как это никого, а я? — но этого я не сказал…
… — Слушай, Марик, можно я поживу у тебя недельку, а то мне пока некуда идти…
— Живи, разумеется. А почему некуда идти? У тебя же вроде квартира была?
— Да. Там сейчас Алик…
— Кто это — Алик?
— Ну тот парень. Который ничего особенного. Помнишь?
— И почему он там, а тебе некуда идти?
— Не знаю. Не хочет уходить. Но я разберусь…
…Как-то само собой мы оказались в постели, и резанула воспоминанием линия загара внизу ее живота… И нежность, тенью проскользнувшая на кончиках пальцев. И вкус яблок на ее губах. И что не моя. А может, все это мне только…
Утро теперь состояло из омлета и кофе, день — из оформления очередной выставки в очередном доме культуры, вечер — из усталости, душа и легкого ужина, ночь — из Ню… Жизнь то ли остановилась, то ли еще не началась.
Чем она занималась дни напролет, я не спрашивал, но видно было, что дома не сидела. Не то чтобы меня это совсем не интересовало, но… Некое подсознательное мужское нежелание раздавать авансы. Чтобы не подумала, не строила иллюзий. Чтобы…
Встречала почти всегда одинаково — улыбкой и голыми плечами. Она знала мое отношение к ее телу и показывала мне его украдкой, словно случайно, ненароком, дарила себя. И я перестал ее рисовать. Совсем…
Вечерами мы болтали, даже не помню о чем. О ерунде.
— Нюш, скажи… А вот ты пришла именно ко мне. Почему?
— А что, мешаю, да? — и сразу испуганные глаза, вот-вот рванется вещи собирать.
— Да нет, ну что ты, в самом деле, я просто так спрашиваю, ну… Да живи ты сколько хочешь…
Она выдыхает и мгновенно успокаивается — верит.
— А что тебе непонятно-то? Что — почему?
— Ну… У тебя своя жизнь, свои друзья. Мало ли. Неужели среди них — никого…
— Дело совсем не в этом.
— А в чем? Я и спрашиваю…
— Ты — хороший.
— Это ты ошибаешься, точно. Это не про меня.
Она уставилась на меня исподлобья, вот-вот полезет драться, защищать меня от самого себя.
— Ты добрый. Ты не врешь. Ты не такой, как другие.
— Я вру, и еще как! И часто. А доброта моя… Ну, может, зла прямо такого во мне и нет, но и доброты особой…
— Ты мне не врешь, понимаешь? Мне. И все, мне достаточно. И со мной ты добрый. И открытый. Я же для тебя тело — картина — девочка. Не больше. Но и не меньше. И ты этого никогда не скрывал, не требовал от меня больше, чем получаешь. Не пытался взять больше, чем я отдаю. Ко мне ты добрый, а что еще надо…
Она пожимает плечами, и я утыкаюсь ей в шею. И думаю о том, как я буду жить без нее дальше, если она…
Когда она снова пропала, я затосковал.
Сначала я пытался завалить себя работой, потом поехал к ней домой — в ее квартире жили незнакомые люди. А потом работа закончилась, и я начал пить. Сначала понемногу, но в одиночку, а дальше…
Весна пришла серая и слякотная, жить не хотелось.
Ню появилась в конце апреля — исхудавшая и какая-то встрепанная, как воробей. Влетела и повисла у меня на шее.
— Гоша!
И увидела пустые бутылки…
Она набрала полную ванну и засунула меня туда. Следом и себя. Так я и отмокал — постепенно. А когда более-менее отмок и попытался ей улыбнуться — заплакала…
— Почему ты пьешь?
— Мне пусто.
— Что такое пусто? Чего тебе не хватает?
— Тебя.
— Ты врешь!
— Тебе — нет. Тебе я не умею…
— Больше не пей!
— Больше не уходи…
— Раз ты просишь, не уйду.
— Я хотел тебя найти. Я пытался…
— Напрасно. Раз не прихожу, значит, так надо.
— А что с квартирой? И этот, как его, Алик? Что с ним?
— Все в порядке, Гоша. Квартиру я продала. А Алик… Его я убила.
— Что ты сказала?!
— Что я его убила.
— Нюша…
— Что?
— У тебя с головой — как?
— Как всегда. И вообще, теперь все хорошо…
— Теперь?
— Да. Теперь я смогу к тебе приходить, когда захочешь. Хочешь — рисуй, а хочешь…
— А раньше нет?
— А раньше мне надо было долг вернуть. И много разного другого сделать…
— Вернула?
— Да, весь, до конца. И еще кое-что осталось, могу не работать. Так мне приходить?
— Нет, не надо. Не приходи…
— ?..
— Ты просто не уходи. Не уходи — и все. Совсем…
Она осталась…
— Нюша, я сегодня поздно…
— Хорошо, я дождусь.
— Не надо, ложись спать, я тут сам…
— Хорошо.
Вернувшись, я находил ее спящей, свернувшись калачиком на узкой кушетке, прямо у входной двери. Рядом, на этюднике — клубника и плитка шоколада.
Я брал ее на руки и нес в постель.
— А шоколад-то зачем?
— Чтобы грустно не было.
— А клубника?
Улыбается…
— Клубника для запаха.
— А почему у двери, тоже, чтобы грустно не было?
— Нет… — смотрит.
— А почему?
— Чтобы, как собака хозяина…
— Ох, Нюша… Нюша… ты…
И никогда ни одного вопроса. Ничего.
Так не бывает.
А летом мы снова уехали в Крым.
Я не хотел брать с собой этюдник и краски. Потому что не хотел писать. В том числе и ее, Аню. А может быть, ее прежде всего… Наверное, просто боялся, что если еще раз…
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)