Цица: Биография кошки - [15]

— А зачем тебе ждать?

— Ну как же? Не зная первого диагноза, мне не с чем будет сравнить второй.

Этот аргумент убедил многих, кроме женщины-врача (мнение которой о врачах и физиотерапевтах я уже приводил), которая сказала, что я несу чушь и должен немедленно пойти к другому врачу.

Я пошел. Это был мистер Н., крупный специалист-офтальмолог, который консультировал в одной из наших знаменитых больниц. Я сразу проникся к нему доверием. Он принялся меня осматривать, и я заметил, что он быстро потерял интерес к тому глазу, который не был поврежден мячом. Атропин он залил только в правый глаз. В конце концов, он объявил:

— Ваш глаз поврежден теннисным мячом, который повредил сетчатку. Но сетчатка имеет удивительную способность самозаживляться. По-моему, она у вас это сейчас и делает. Избегайте всякого напряжения: нырянья, катания на водных лыжах, борьбы и особенно тенниса. И покажитесь мне через месяц.

Я спросил, правильно ли я его понял: даже в худшем случае, если я потеряю правый глаз, я все равно смогу видеть левым? Да, ответил он, вы меня поняли правильно.

Все зависит от точки отсчета. Если бы я за несколько недель до этого узнал, что мне грозит потеря одного глаза, я отнюдь не пришел бы в восторг. А сейчас я был счастливейшим человеком в Лондоне. За несколько дней до этого я получил письмо от брата, который живет в Нью-Йорке. В письме он напомнил мне, что когда-то, когда мы оба были очень молоды, я сказал ему, что надо старательно оберегать от повреждения пенис — он ведь у нас один; а глаза не так важны, в конце концов, их два. Да чего же я был дальновиден в возрасте девятнадцати лет!

* * *

Тем не менее я был твердо намерен пойти первого октября в больницу, чтобы узнать диагноз. Я считал, что к этому меня обязывает хотя бы элементарная вежливость. К тому же я хотел услышать, чтó они скажут теперь — потеряю я оба глаза или нет.

Но 21 сентября я получил письмо от медицинского секретаря больницы, который приглашал меня явиться 8 октября в отделение травматологии, где мне сделают — хотите верьте, хотите нет! — флюоресцеиновую ангиографию. В письмо была вложена листовка, в которой меня предупреждали, что в некоторых случаях флюоресцеиновую ангиографию необходимо произвести чрезвычайно срочно (курсив мой). В письме ни слова не говорилось о том, что 1 октября мне обещали сообщить результат этой чрезвычайно срочной процедуры. Не говорилось также, что у них что-то не заладилось и ангиографию надо провести вторично. Медицинский секретарь вообще, по-видимому, понятия не имел о том, что эту процедуру надо мной уже проделали. Я написал ему ответ, в котором говорилось, что я консультировался еще с одним специалистом, что знаю свой диагноз и не хочу отнимать у них больше времени. Офтальмолог мистер Н. впоследствии совершенно со мной согласился, сказав, что, по его мнению, это обследование в моем случае было бы совершенно бесполезно.

Но меня не покидало недоумение по поводу глазной больницы, которая считается одной из лучших в Англии. Впервые я пришел туда на прием в августе. Результат «чрезвычайно срочной» ангиографии, которую они собирались провести 8 октября, стал бы мне, видимо, известен 8 ноября. Что произошло бы у меня с глазами между августом и ноябрем, если бы их первоначальный диагноз оказался правильным? В конце концов, не могут же они ошибаться каждый раз! Что бывает с больными, которые не могут себе позволить обратиться к дорогому специалисту? Может быть, среди слепых людей, которые постукивают белой палочкой у нас на улицах, многие оказались в таком положении по вине нашего хваленого «бесплатного здравоохранения»?

* * *

Тем временем у меня совершенно зажил локоть.

— Хорошо, что вы полностью перестали играть в теннис, — сказал мне доктор С. — У большинства не хватает выдержки, и они продолжают играть. Это влечет за собой самые печальные последствия. Вам повезло, что из-за повреждения глаза вам пришлось совсем бросить играть.

Должно же иногда человеку и повезти!

С тех пор прошло несколько месяцев, глаз у меня совершенно выздоровел, и я опять могу играть в теннис. И класс игры понемногу улучшается.

* * *

Но дело со зрением обстоит совсем не так хорошо, как я изобразил на предыдущих страницах. К сожалению, я чересчур поддался оптимизму. Зрение у меня-таки ухудшается, хотя не очень быстро. Я все еще могу читать (с лупой) и все еще могу играть в теннис (без лупы). Но я слишком поздно вижу мяч, и, если раньше я с гордостью называл себя игроком среднего класса, теперь я стал совсем плохим игроком.

Может быть, я все-таки потеряю зрение, может быть, нет. Этого не знает никто. Мне бы не хотелось ослепнуть. Человек эгоистичен и в первую очередь думает о себе. Но если я ослепну, жизнь Цицы резко изменится к худшему. Например, мне, может быть, придется приобрести собаку-поводыря, которая вконец отравит ей жизнь. Да разве способна она смириться с присутствием собаки, когда она так ревнива, что безжалостно гоняет даже Джинджера? Возможно, что для Цицы, в конечном счете, было бы лучше, если бы я покончил с собой.

* * *

Второе наше бедствие больше касается Цицы. Я вовсе не хочу сказать, что она сама участвовала в ограблении нашего дома. Я считаю ее вполне законопослушной кошкой. Но я не нашел в ней никакого сочувствия.