Чужой в чужой земле - [37]

Древнюю расу Марсиан, обитающую на четвертом огрызке, не слишком-то занимал контакт с Землей. Нимфы радостно носились по его поверхности, учась жить, и восемь из десяти погибали во время этого учебного процесса. Взрослые Марсиане, разительно отличающиеся формой тела от нимф, толпились в сказочно прекрасных городах и были так же спокойны, как нимфы — непоседливы, хотя их мозг жил более богатой и насыщенной жизнью.　

Взрослые не были освобождены от работы в человеческом смысле этого слова. Они присматривали за планетой: рощам нужно было говорить, когда и где вырастить нимф; нимф, прошедших ученичество, нужно было собирать в рощах, лелеять, оплодотворять; появившиеся в результате этого яйца нужно было беречь, обеспечивать все условия для их нормального развития; выполнивших свое предназначение нимф нужно было уговаривать бросить свои ребяческие выходки и превратиться во взрослых. Все это нужно было делать — но это было для Марсиан не большим трудом, чем дважды в день прогуливать свою собаку для человека, управляющего в перерывах между прогулками корпорацией общепланетного масштаба (хотя для существ с Арктура-111 эти прогулки могли бы показаться единственной формой работы магната — раба этого пса).　

И Марсиане и люди относились к жизненным формам, обладающим самосознанием, однако они развивались в совершенно различных направлениях. Все человеческие поступки, все человеческие надежды и страхи управлялись прискорбным и странно прекрасным способом репродуцирования и постоянно носили на себе его отпечаток. На Марсе было то же самое, но вывернутое наизнанку. В основе марсианского способа лежала, как и во всей этой Галактике, двуполость, но у Марсиан она имела такое отличие от земной, что понятие «пол» существовало лишь для биолога и начисто отсутствовало для земного психиатра. Марсианские нимфы были женщинами, а взрослые — мужчинами.　

Но и те и другие — лишь функционально, не затрагивая психологию. Разделения на мужчин и женщин, управляющего жизнью людей, на Марсе попросту не существовало. На Марсе не могло быть никакой возможности «вступить в брак». Взрослые были громадны и напоминали первым увидевшим их людей буера под парусами. Они были пассивны физически и активны умственно. Нимфы были пухлыми пушистыми шарами, полными бьющей через край безумной энергии. Между психологическими базисами Земли и Марса не было никаких параллелей. Человеческая двуполость была и связующей силой и движущей энергией для любого проявления человеческой деятельности — от сонетов до уравнений ядерной физики. Если кто-нибудь подумает, что это преувеличение земных психологов, пусть поищет в патентных бюро, библиотеках и картинных галереях то, что создали евнухи.　

Марс, катящийся по своей дороге, обратил мало внимания на «Посланника» и «Победителя». Событие произошло слишком недавно, чтобы их заметить. Если бы Марсиане издавали газеты, каждый их выпуск приходил бы через год, не раньше. Контакт с иной расой ничего нового для Марсиан не представлял: это случалось раньше, случалось и сейчас. Когда новая раса будет полностью грок (спустя земное тысячелетие или около того), тогда наступит время действовать, если будет такая необходимость.　

Текущие события, важные для Марса, были совершенно другого рода. Разделившиеся Старейшие решили (почти между делом) послать человеческого птенца грок, что в его силах, о третьей планете, и вернулись к более насущным делам. Незадолго до этого, примерно во времена земного Цезаря, марсианский писатель создал произведение. Его можно было назвать и поэмой, и музыкальным опусом, и философским трактатом. Это была последовательность эмоций, выраженная трагическими и логическими средствами. Поскольку это произведение могло быть воспринято человеком так же, как слепой от рождения воспринимает описание восхода солнца, не имеет никакого значения, к какой категории его приписывать. Главное заключалось в том, что писатель случайно разделился до того, как закончил работу.　

Вообще, неожиданные разделения на Марсе чрезвычайно редки: Марсианский вкус в этом деле требует, чтобы жизнь была неким завершенным целым с физической смертью, наступающей в подходящий, обоснованно выбранный момент. Этот писатель, однако, настолько погрузился в работу, что забыл перейти с холода в теплое место. Когда его отсутствие было замечено, его мясо уже не годилось для еды. Он же не заметил разделения и продолжал творить.　

Марсианское искусство делится на две категории: то, что создается живыми взрослыми — энергичное, подчас даже радикальное, и то, что создается Старейшими — консервативное, чрезвычайно сложное и обязанное демонстрировать технику, отвечающую более высоким стандартам. Эти две категории всегда рассматриваются порознь.　

Но по каким меркам судить о данном произведении? Оно легло мостом между слиянием и разделением. Его финальная часть принадлежала Старейшему, хотя творец, как творцы всех времен, не заметил изменения состояния и продолжал работать, словно соединенный. Может, это новая категория искусства? Могут ли быть созданы и другие подобные вещи в результате неожиданного разделения автора во время работы? Старейшие обсуждали существующие возможности, неслышно совещались в течение столетий, а все неразделившиеся Марсиане с нетерпением ожидали их вердикта.