Чужое добро - [13]

Доб замолк и продолжил отрешенно отколупывать от миски ужин. Гудрон тоже молчал, обдумывая полученную информацию. Та отчаянно сопротивлялась.

— А где ты был в это время? — наконец снова подал голос стражник.

— Далеко, — уклончиво ответил узник, решив не говорить, в чьей компании проводил время, пока его невесту кто-то ел вместе с жилищем. — Как раз разрабатывал план похищения. Советовался со специалистами в данной области…

— А что, такие специалисты есть? — искренне удивился охранник.

— Специалисты есть во всем.

— Ишь ты… Как чуден мир…

— Как думаешь, что со мной теперь сделают? — этот вопрос занял для юноши первое место в рейтинге самых актуальных, после того, как был получен ответ на предыдущий.

— Да выпороть тебя надо! Чтоб неповадно было! — загробным голосом ответил старинный друг, почти брат. — Хотя кто знает, что король придумает… Казнят тебя вряд ли. Все-таки тебя здесь все с рожденья знают. Любят. В темнице долго держать тоже не станут: это народу не выгодно. Корми тебя, понимаешь ли, на халяву! Обойдешься!

— Как ты считаешь, что с ней стало? Она ведь не погибла, а? — со слабой надеждой спросил заключенный.

— Ну… Та штука большие куски откусывала, — Доб осторожно начал подбирать слова. — Вероятность, что Тальра по-прежнему представляет собой единое целое, достаточно велика. Она ведь ловкая. Может быть, как-нибудь сгруппировалась. Проскочила между зубами, не растеряв второстепенных частей тела. Да и к тому же, кому она мертвой-то нужна?! От живой пользы гораздо больше. Я не знаю… Скажем так: существует большая доля вероятности, что она жива и здорова.

Стражник неловко замолчал и отвернулся. Уж слишком неуверенно звучали его убеждения, что принцесса в данный момент чуть ли не процветает. Как и следовало ожидать, его слова Гудрона отнюдь не взбодрили и не обнадежили. Доб еще немного виновато посопел в образовавшейся тишине и вышел, робко прикрыв за собой дверь, оставляя юношу на растерзание чувствам отчаяния, вины, безнадежности и собственной никчемности. В меланхолии узник заложил руки за голову и принялся безучастно наблюдать, как отблески заходящего солнца, проникавшие сквозь небольшое окошко под потолком, постепенно гасли на каменных стенах его камеры.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что думает о том, что ему надо срочно отсюда выбираться, идти непонятно куда, навстречу неизвестно каким опасностям и обязательно спасти Тальру. Эта идея была настолько неожиданна и непривычна для его спокойного и уравновешенного мозга, никогда прежде не сталкивавшегося с большей опасностью, чем молоток, стремительно несущийся мимо гвоздя в направлении беззащитного пальца, что парень даже на время забыл, что ему положено скорбеть и помышлять о суициде. Однако спокойно подумать на эту тему ему не дали.

В двери опять повернулся ключ, вошел кто-то из охранников — Гудрон был так занят своими мыслями, что не обратил внимания, кто это был, — и сообщил, что король желает немедленно его видеть. После непродолжительной прогулки по ночному замку юноша оказался в тронной комнате. Правитель Иролы унылой кучей возвышался на своем престоле. С момента их последней встречи он заметно похудел, поседел и помялся. Его Величество отрешенно теребил в руках корону и, казалось, не замечал присутствия в помещении кого-либо, кроме него самого.

Пауза затягивалась. Заключенный решил потратить это время с пользой и снова принялся обдумывать свою бредовую идею идти спасать принцессу. Ему как раз вспомнились слова Тальры, что он не способен на подвиг, как монарх, наконец, подал голос.

— Мы, король Иролы, высочайшим своим приказом изгоняем тебя за преступление твое из королевства. У тебя есть полчаса на то, чтобы собрать свои вещи и уйти отсюда в любом направлении. Ныть, умолять, грозить, требовать — бесполезно. Не дай бог, если через тридцать минут ты всё еще будешь здесь! И еще. Тебе навсегда запрещается появляться в Ироле. Мы пока не придумали, что с тобой в противном случае сделаем, но можешь нам поверить, это будет очень неприятно. Все понятно?

— Ваше Величество, я ее найду и спасу! — с неоправданной уверенностью в голосе заявил Гудрон, глядя в пустые глаза короля.

— Мы задали вопрос: «Все понятно?» — уже громче и злее прошипел тот, игнорируя заявление кузнеца.

— Да.

— Вот и отлично, — правитель снова отключился от реальности и погрузился в собственные мысли.

Поняв, что разговор окончен, изгнанник поклонился и вышел прочь. В коридоре его уже ждал Доб. Видимо, ему поручили проследить, чтоб юноша выполнил приказ. Однако кузнеца это не волновало. Приговор, конечно, обижал до глубины души, зато развязывал руки.

С каждым шагом по коридору в сторону выхода парень все сильнее укреплялся в своем желании совершить первый подвиг в своей жизни (возможно, даже ее ценой), поэтому изгнание из страны было куда более предпочтительным наказанием, чем длительное тюремное заключение. Доб с крайне виноватым видом угрюмо брел сзади.

Выйдя из замка, Гудрон пошел в сторону своего дома, где жил в гордом одиночестве с тех самых пор, как осиротел в раннем детстве, а своего охранника отправил в кусты за капустным полем за брошенными там ранее вещами. Пока тот ходил на другой конец страны, юноша выгреб в центр комнаты все свое нехитрое и немногочисленное имущество и принялся думать, что из всего этого хлама стоило того, чтобы быть взятым с собой в изгнание. Вернулся Доб, смущенно дожевывая остатки юладиного пирога. В принесенную им сумку тут же были уложены отобранные вещи.