— Напишите… возвращаюсь… с улыбкой.
Скрипнула дверь, доктор оттащил Марту от постели, она опустила онемевшие руки, около ее щеки топтались чьи-то ботинки… Снова трещит пол, слышатся вздохи, туча вздохов вздымается к потолку…
— Да. Кончено, — говорит доктор.
Кто-то поставил Марту на ноги, она узнала жесткие пальцы Павла («палки, палки»), прислонилась к шкафу, с трудом подняла голову — и увидела Адама.
В дверях, открытых в темную прихожую, сгорбившись и прижимая к себе какой-то сверток, стоял ее отец. Он сделал два шага и закричал:
— Эля! Эля, милая!
На него зашикали со всех сторон. Владик, с перекошенным лицом, преградил ему дорогу, приложил палец к губам, а другой рукой показал на постель.
Там сидела умершая Роза. Еще не успели убрать подушки из-под ее спины, не прикрыли мертвых глаз, — круглые от изумления, они все еще смотрели на свою далекую цель.
Адам растерянно оглядел присутствующих.
— Что она? Видит нас?
В ответ все, рыдая, затрясли головами. Он открыл было рот, но уже ни о чем не спросил, упал на колени и, шепча «Эля…», — протягивая руки, медленно пополз. Ядвига хотела его поднять, он оттолкнул ее.
— Пустите, — бормотал он. — я должен спросить, я принес.
В его трясущихся руках мелькал платок с узелком на одном конце и шерстяная гамаша.
— Пустите… я еще спрошу.
Доктор с Павлом справились с ним наконец, усадили на диван.
Тем временем веки сами сомкнулись на измученных глазах умершей.
Стало тихо… Еще тише, чем тогда, когда сердце Розы в страшном молчании торопилось к своему последнему пределу… Все обратились мыслью к прошлому, только теперь доходили до них слова, добрые или злые, на которые Роза не поскупилась в последний день. Прислушивались — каждый в меру своих чувств — к тому что каждому было предназначено. Может быть, и не все было понятно в хаосе слов, но каждому был понятен и дорог вложенный в них жар сердца. Добрые или злые, теперь все слова были дороги, думая об умершей, они повторяли про себя: «Роза»… И прощали этим именем зло, и восхваляли добро.
Уже посветлели окна, голубь стукнулся клювом в стекло. Они встали, приблизились к смертному ложу. Марта взяла большую черную кружевную шаль — остатки таганрогской роскоши — и накинула на тело.
Прекрасная голова глубоко погрузилась в облако подушек, тонула, укрывалась от мира.
